У кочевников ничего не пропадало зря.
В один момент Кей’ла поняла, отчего ее сородичи так ненавидят жереберов. Будь у нее свободны руки, имей она лук или арбалет, хотя бы нож!..
Эмоции были дикими, будто не ее, – они ломали ее равнодушие, Кей’ла в бессильной ярости протянула руку к удаляющемуся отряду, не чувствуя боли разрываемого тела, и закричала.
Это был безумный вой, орала она не своим голосом – голосом тысяч людей, мужчин и женщин; деревянные жерди треножника пульсировали в ритме ее крика, рождая лица, все новые и новые, накладывающиеся одно на другое; глаза уходили на губы, губы закрывались и вспухали носами, которые вдруг посверкивали гладкими зеницами. Вытянутые вперед ладони тоже начали вспухать, пальцы почернели, из-под ногтей полилась кровь.
Ничего не случилось.
Жеребер не вспыхнул огнем, не взорвался дождем крови и костей – даже не оглянулся. Голос ее утонул в шуме битвы, сделался лишь еще одним аккордом военной песни, наполняющей окрестности.
Она опустила руки, боль вернулась, ухватила ее когтями, рванула. Наполовину присохшие раны, разодранные внезапным движением, пролились красным, и лежащая на земле голова напилась свежей крови.
Кей’ла услышала приближающегося коня. Саонра Вомрейс на ходу соскочила с седла и шла к ней: волосы в беспорядке, безумие во взгляде, нож в руках.
Женщина даже не посмотрела на мертвых стражников – интересовала ее лишь Кей’ла. Подошла ближе, встав против нее почти лицом к лицу.
– Мы сражаемся, – выдохнула она. – Идем на штурм, истекаем кровью и умираем. Оставляем там наших братьев… Мы поклялись, что сожжем ваши фургоны… потому что…
Внезапным движением она схватила Кей’лу за рубаху на груди и притянула к себе:
– Они смотрят на тебя. Идущие в бой… Мы поклялись… за разбитые сердца… предательство… А теперь у нас нет ни гнева, ни боевой ярости, которая потрясла бы небеса… Когда я сказала им, что ты не желаешь милости, некоторые… некоторые просили тебя о прощенье… Тебя! А к тому же… духи отвернулись от нас… столпы мертвы… у нас неоткуда взять благословения…
Саонра оттолкнула ее резко, взмахнула перед лицом ножом:
– Проси прощения! За то, что вы сделали… Что были у тебя мать и отец… что они выбрали тебя вместо… вместо…
Взблеснуло – нож отлетел в сторону. Женщина упала на землю, на спину, глаза широко открыты, рот искривлен удивленьем. Он! «Откуда ты здесь взялся?! Как?» Но – был, был, ее братик подскочил к ней одним прыжком, склонился над лежащей женщиной, узкий клинок уперся ей в щеку, когти на левой руке слегка подрагивали.
Тишина.
«Убей ее! – Что-то в Кей’ле выло и верещало: – Убей! Убей! Убей!»