писателем, а не просто занудой с ундервудом, каким в Большом Мире до сих пор воображают сценариста.
Я сомневался, что с места разгонюсь до шестидесяти, начну роман с нуля. Я вряд ли смог бы насочинять всякого, как тридцать лет сочинял для романов.
Давайте я объясню, к чему был не готов.
Возьмем, к примеру, Зелла, нацистского стоматолога из «Марафонца»[54] (в кино его сыграл Лоренс Оливье – прекрасен, скажите? Помните сцену со стоматологическими инструментами, где он такой: «Оно в безопасности»?). В общем, на Манхэттене есть 47-я улица, между Пятой и Шестой авеню, и как-то раз, много десятилетий назад, я куда-то шел, не помню, не важно, но, словом, там есть один квартал, называется «алмазный район». В каждой лавке торгуют алмазами, владельцы в основном евреи, и у многих до сих пор видны концлагерные номера. И я подумал, что отличная вышла бы сцена, если бы по этой улице шел нацист.
Какой именно нацист, я не знал, но, видимо, стал почитывать то и се, людей расспрашивать и в конце концов наткнулся на самого гениального, Менгеле, двойного доктора, науки и медицины, который, как тогда считалось, жил в Аргентине, – тот самый мужик, что безжалостно экспериментировал на близнецах.
Ладно, красота, нациста нашли – но зачем он с риском для жизни потащился на 47-ю улицу? Ясно одно: уж явно не погулять завернул. Если его все как один повсюду ищут, причина нужна железобетонная.
Идут годы, Менгеле застрял у меня в голове, постепенно вырисовывается Малец – этот самый марафонец. Потом мне повезло: я прочел об одном хирурге, который изобрел рукав для кардиохирургии, не помню где, в Кливленде, что ли, но можно перенести в Нью-Йорк.
Ага-а-а! Менгеле приезжает в Америку, в Нью-Йорк, потому что выхода нет, его жизнь в опасности.
Блеск.
Самая сложная загвоздка преодолена, некоторое время я летаю как на крыльях, а потом до меня доходит – вот болван! – что это за хрупкий такой злодей, которому нужна операция на сердце? Да если за ним охотятся, он у меня от одной беготни коньки отбросит.
Как вы понимаете, спустя пару лет я кое-что придумал, и написал книгу, и написал сценарий, и по сей день лучшая сцена в фильме – помимо этой, с инструментами, – та, где Зелл бродит среди евреев.
В то утро на балконе я понял, что к такому странствию не готов. А вот вылепить «Ребенка принцессы» – идеальный срединный путь. Я оживлю эту книжку, как в свое время «Принцессу-невесту», – и возвратится уверенность, и я вновь стану прежним.
Короче, я сокращаю продолжение «Принцессы-невесты», потом сажусь за свой роман, а потом отчаливаю на закат, спасибо пребольшое. Едва с утра пооткрывались конторы, я звякнул Чарли (по-прежнему моему адвокату) и сказал, что больше всего на белом свете хочу сократить продолжение, и как он думает, нельзя ли добиться от фонда Моргенштерна прекращения боевых действий.