Я покачал головой.
– Ой, я знаю, знаю, не подсказывай – в ту комнату, где Иньиго убил графа! – Он выскочил из постели и затанцевал, будто со шпагой. – Здрасте, меня звать Иньиго Монтойя, вы убили моего отца, пришла ваша… – и он нанес финальный удар, – СМЕРТЬ!
Он это обожал – он с друзьями состязался, у кого лучше выходит, – и я обожал, что он это обожал. Но я снова покачал головой:
– На экскурсию мы непременно пойдем, только не сегодня.
Он махнул мне рукой – мол, продолжай.
– Скоро открывается Музей Моргенштерна – пора собираться.
Он застонал и снова зарылся под одеяло:
– Ой, дедуль, ну ладно тебе, ну пожалуйста, вот надо нам сразу в музей? Я ненавижу музеи, ты же знаешь, я их ненавижу.
– А Зал славы тебе понравился. – (Летом я возил его в Куперстаун[5].)
– Так это же бейсбол.
– Мне очень нужно, – сказал я. – Давай уж по-честному. Ты ведь знал, что все спланировано.
Сказать вам правду? Я готов был посоветовать ему досыпать. Мне вовсе незачем было тащить его с собой на знакомство с музеем.
Но я промолчал – и спасибо Тебе, сущему на небесах.
Музей Моргенштерна – это слева от Флоринской площади. Прекрасный древний особняк, построен бог знает в каком давнем году; когда мы дошли, Уилли снова взбодрился – его обычное состояние – и скакал впереди меня по тротуару. Придержал дверь, с поклоном пропустил меня вперед…
…затем сказал «обожемой» и застыл. Ибо перед ним, в центре величественного древнего зала, в большой витрине с чудесной подсветкой была…
…шестиперстовая шпага.
Я знал, что она в Музее, мне рассказал Андре – в ту морозную шеффилдскую ночь он мне все поведал в подробностях…
…и, однако же, я был ни капельки не готов. Она меня прямо убила. Я годами о ней слышал, а в десять лет, десятилетия назад, расспрашивал папу, что в ней такого особенного и волшебного, как же это она выглядела?..
…и теперь она передо мной. За нее погиб отец Иньиго, она переменила Иньиго всю жизнь – вот она, эта волшебная шпага, величайший клинок со времен Экскалибура[6].
Уилли взял меня за руку, и мы приблизились вместе, и я понимаю, что это абсурд, но в тот миг, когда я увидел ее впервые, шпага словно танцевала.
– Она что, движется? – прошептал Уилли. – Она как будто движется.
– По-моему, это ее так осветили. Хотя ты прав.
У витрины толпились посетители – ребятня, старики, всякие люди, и вот что странно: посмотрев на шпагу, мы не уходили, мы огибали витрину, глядели через второе стекло, потом третье и четвертое.
Ребятенок младше Уилли прошептал какой-то даме – матери, надо думать, – по-французски:
– Salut, mon nom est Eenigo Mawn-taw-ya