– Наоборот, это хорошо, что ты посмотрела вверх, Поппи, и расширила свои горизонты, ведь ты такого добилась! Ты гордишься собой?
Поппи посмотрела на кроны деревьев в парке, на девочек, которые на лошадках скакали галопом по тропинке – пышноволосые девочки в белых носочках.
– Горжусь ли я собой? Нет. Нет, совсем нет. Не хочу показаться грубой, но это правда, это я сейчас чувствую. Никакой гордости у меня нет, только ощущение собственной глупости; я была наивна.
– Может быть, именно благодаря твоей, как ты говоришь, наивности ты такая храбрая? Зная обо всех возможных опасностях, может быть, ты подумала бы как следует и изменила бы своё решение? Я вспоминаю историю о каскадёре, перепрыгивавшем каньоны на мотоцикле. Его импресарио говорил ему, что они совсем не такие глубокие, как на самом деле, и лишь однажды, когда каскадёр ловко перепрыгнул и оказался по ту сторону каньона, рассказал, сколько метров было внизу. У неосведомлённости есть хорошее качество – она обладает сильным воздействием, позволяет преодолевать трудности, заставляет верить, что всё будет хорошо, потому что ты не знаешь об опасности. Поэтому задам тебе ключевой вопрос – ты сделала бы это ещё раз?
Поппи посмотрела ему прямо в глаза.
– Майлз, он меня изнасиловал.
– Что? – Майлз поражённо уставился на неё. Она покачала головой, не в силах повторить. – Кто? – Он потёр пальцем очки, как будто мутные стёкла мешали ему ясно воспринимать ответ, и посмотрел на звукозаписывающее устройство, не уверенный, что сможет его отключить.
– Зелгаи. Он угрожал убить меня. Прости, что не рассказала об этом раньше. Я хотела никому не говорить, но Март знает, и ты тоже должен узнать.
– О господи, Поппи… я не знаю, что сказать.
Перегнувшись через стол, Поппи погладила его руку. Майлз извинялся, винил себя…
– Я ни за что не должен был брать тебя туда, я…
– Нет, Майлз, не надо. Твоей вины здесь нет. Я нашла бы способ туда попасть, с тобой или без тебя, и, отвечая на твой вопрос, скажу – да, я сделала бы это ещё раз, чтобы вернуть моего мужа домой.
Майлз некоторое время помолчал, прежде чем ответить; он знал, что эти слова будут всегда звучать в его мозгу. Этот сукин сын причинил ей боль.
– Мне так жаль тебя, так жаль вас обоих… это так ужасно… я и подумать не мог… ты потрясающая, Поппи. Мартину очень повезло.
– Вряд ли он сейчас так считает.
Оба молчали, осмысливая услышанное.
– Я вот о чём думаю, Майлз. Как ты думаешь, молитвы должны быть конкретными, например, «Господь, пошли вспышку молнии, чтобы этот сукин сын свалился с меня», или можно обойтись общими словами, и тот, кому ты молишься, поймёт, что тебе нужно? Надо бы подумать об этом. Я читала статью под названием: «Все ли молятся?», и вывод был, что не все. Я не согласна. Правда, не согласна. Мне кажется, все, верующие и неверующие, в определённых обстоятельствах хоть раз молились. Что остаётся в минуту абсолютного, чёрного, беспросветного отчаяния, когда надежда только на одно – что из мрака тебе протянут руку, пошлют слабый луч надежды?