– Пока, мои чудесные девочки.
– У тебя на фуражке значок болтается; не мог получше выбрать? – Поппи покрутила блестящую лошадку, приколотую к берету мужа. Мартин гордился новой униформой Инженерных ремонтно-восстановительных войск. Перевод оказался несложным, и через три дня он должен был начать учиться на механика. Прежде чем покинуть Лондон, Мартин и Поппи как почётные гости приняли участие в параде, посвящённом Дню памяти и скорби. В этом году он был грустнее обычного – не только из-за всего, через что им пришлось пройти, но также из-за Аарона…
День в «Непопулярке» проходил тихо и мирно, похожий на все остальные дни. Около двадцати человек, когда-то живших полной жизнью, сидели в скрипучих виниловых креслах, постукивая узловатыми пальцами по ручкам в такт хиту группы «Европа». Крепко, чтобы не уронить, сжимали чашки с чаем, прихлёбывали горькую жидкость, стараясь не вспоминать времена, когда варили чай в собственной кухне, следуя собственным предпочтениям: поменьше молока, побольше сахара, любимая кружка… Кухня в доме, где были счета, чтобы оплачивать, телефон, чтобы звонить, трава, чтобы косить, продукты, чтобы готовить, и тепло родного тела ночью на матрасе. Стараясь не вспоминать времена, когда у них была другая жизнь, не такая, как теперь.
Вместе им было проще – их кормили и мыли, пока их измученные лёгкие не испускали последний вздох. Всё к лучшему. О них заботились, и они, во всяком случае, не страдали. Точно ли не страдали? Кто скажет…
– Натан!
– Да, любовь моя?
– Я хотела тебя кое с кем познакомить.
– Замечательно. С кем же, Доротея?
– Не помню…
– Ну ладно, вспомнишь. – Натан попытался сменить тему. – Как насчёт чашечки чаю? Я могу раздобыть даже парочку шоколадных печеньиц, только никому не говори, это только для моих любимчиков.
– А ты меня любишь?
– Конечно! Больше всех.
– Ты можешь привести сюда мою маму? Я так давно её не видела, я по ней скучаю… – Дыхание Доротеи сбилось с ритма, она не могла понять, куда же пропала её мамочка.
– Я что-нибудь придумаю. Ну, давай пить чай. – Натан поднял глаза от чашек. – Смотри-ка, Доротея, к тебе гость! – Они с Мартином пожали друг другу руки. – Ух ты! Какой нарядный! Сам форму чистил, солдат?
Мартин кивнул, не обращая внимания на иронию в голосе Натана. Ведь не станешь же объяснять, как непросто было бы чистить форму его жене.
Поппи бродила по маленьким комнаткам квартиры, которую всегда считала своим домом. В её груди боролись два чувства: с одной стороны, хотелось как можно скорее уехать подальше от бетонных гробов Е17, но в то же время жаль было покидать место, хранившее столько воспоминаний. Она представляла Уолли, спящего, конечно; бабушку, которая над чем-то хихикала в кухне; вспоминала мать, Шерил, которая родила Поппи в шестнадцать лет, лишилась возможности «пожить» в юности и с тех пор всегда только и мечтала «пожить»… ну, с тех пор как Поппи что-то помнила.