Я всё время забывал о священном правиле: не закончив расследования, не предъявляй обвинения! Забывал и спохватывался. Спохватывался и опять забывал…
Но Глеб не обижался. Острое чувство вины терзало его.
— Там, на чердаке… — сказал он. — Сушат бельё… Значит, верёвки…
— На чердаке? — переспросил я.
— Наверху… Там темно. И вообще…
— Покажи дорогу!
— Я с вами! — сразу вызвался благородный Принц Датский.
— Нет, оставайся здесь, — сказал я. — Вдруг Племянник вырвется на свободу! Придётся защищать женщин. Хоть одного мужчину надо оставить!
— А я? — тихо спросил Покойник. — Разве я…
— Да, конечно! Ты давно хотел умереть. Вот, может быть, и представится случай…
Мы с Глебом отправились на чердак. Когда мы уже выходили из комнаты, нас догнал голос, который я не мог спутать ни с каким другим на всём белом свете:
— Осторожно!
Одно только слово… Но в нём было всё, о чём я мечтал: тревога, просьба скорее вернуться и нежное обещание ждать! Так провожают на подвиг. Что встретит нас там, на чердаке? Этого никто бы не мог сказать.
Сперва мы поднялись на второй этаж, где была комната, из которой обычно неслось: «Ах, вы живы? А мы вас — бац! — по загривку! Ах, вы ещё трепыхаетесь? А мы вас по шее — трах!» Из комнаты выполз па полоска света. Я заглянул… На столе, который был без скатерти и даже не был накрыт газетой, валялась колода карт. Горела лампочка без абажура. Дальше наверх вела лестница без перил.
— Сюда… — сказал Глеб.
Мы стали подниматься ещё выше по лестнице, которая ворчливо заскрипела, хотя она и не была описана в повести Гл. Бородаева. Над ней навис бревенчатый потолок без штукатурки. Да, всё здесь было какое-то голое, словно бы неодетое: стол без скатерти, лампочка без абажура, потолок без штукатурки, лестница без перил…
Мы шли вперёд без страха!
Я сначала нащупывал в темноте ступеньку, а потом уже делал шаг: одно неосторожное движение — и я бы полетел без всякой надежды ухватиться за перила, которых не было.
Наконец мы достигли цели!
Чердак был построен в форме гроба, накрытого крышкой. Мы были внутри этого гроба. На меня приятно пахнуло гнилью и сыростью.
Я снова был в родной детективной обстановке: темно, таинственно, сквозь треугольное окно ветер заносил свист и холодные капли…
Природа, стало быть, продолжала жить своей особой, но прекрасной жизнью: на улице, как прежде, шёл дождь.
Окно было без стёкол, а верёвки, протянутые через чердак, без белья. И тут тоже всё было голое, неодетое, словно кем-то ограбленное. Это мне нравилось!..
Казалось, из мрачных углов на нас вот-вот что-то набросится. Но этого, к сожалению, не случилось.