– Хорошо, – Фрэнк прижался к деду и бабе. – Я люблю вас.
– Беги, беги.
Малыш припустил между стволами персикового сада. У крыльца остановился:
– После еды расскажешь?
– Обязательно, – успокоил дед.
Лиза улыбнулась и заглянула в стеклянные глаза-объективы, словно надеясь в них что-то увидеть.
– Ты счастлив?
– Разве утюг или кофемолку об их чувствах спрашивают?
– Не надо, Фрэнк, не обижай меня. Ты – мой муж, и если бы я видела бездушную машину, то и был бы только полотером, грузчиком, слугой…
– Прости, Лиза. Я и не мечтал в своих железных потрохах пробудить человечьи чувства, но, кажется, весь их спектр посетил твоего мужа. Сейчас я счастлив, но стоит нашему малышу споткнуться, расквасить нос, и я живу его болью и плачем. Я печалюсь, что тебе достался такой муж и счастлив, потому что мы вместе. Долго ли мы еще будем вместе вздымать пыль нашего пути?
– Всю жизнь, милый… Пока нас не разлучит смерть. А может, Бог позволит идти нам рядом и на небесах. Не стесняйся своего жесткого железного тела, я то знаю какая в крепкой стали спрятана нежная душа. А пока побредем, мой милый…
– До самой смерти?
– До самой. Нам ли ее бояться, Фрэнк?
По протоптанной годами дорожке шли в кипень цветущего сада влюбленные. Взявшись за руки, шли в разрушающую преграды-тела Вечность. И когда они постучат в ее врата, сплетутся их души в одну навеки. Пройдут еще столетия, и вернется сплавленная среди звезд душа с первым криком ребенка. Кем он будет? Новым Вивальди, Ньютоном? Неизвестно, но уж не Гитлер или Сталин. Будущее все же предсказуемо: яблоня родит яблоки, а чистая душа – светлого человека.
Лиза прижалась к железному корпусу мужа, словно пытаясь с ним слиться. Дунул ветерок и скрыл две, сросшихся в одну фигуры в густом снегу лепестков…
1996 год.
Московский Патриархат утверждает: всякая власть от Бога. А я наблюдаю за повелителем стаи альфа самцом павианом либо нашим ближайшим родственником шимпанзе и сомневаюсь, что Творец во все сует нос. А мы лишь размечтались, что далеко отошли от обезьян.