До Сараева император Вильгельм был склонен думать, что Австрия проявляет ненужную нервозность по отношению к Сербии и что ей следует попытаться прийти с ней к какому-нибудь дружескому соглашению. Весной 1914 года, когда Австрия была встревожена слухами, что Сербия по наущению России намерена в какой-то форме объединиться с Черногорией, император высказался скорее в пользу Сербии, чем в пользу Австрии. Он считал «бессмыслицей» старания Австрии во время Балканских войн не допустить Сербию к Адриатике. Новая попытка помешать Сербии получить выход к Адриатике путем объединения с Черногорией вызвала у него замечание:
«Невероятно! Этому союзу совершенно не нужно препятствовать, и если Вена попытается помешать, то сделает страшную глупость и вызовет угрозу войны со славянами, к которой мы будем совершенно безучастны».
Он соглашался с Тиссой, спокойно признававшим, что это объединение неминуемо, тогда как Берхтольд и Франц-Иосиф считали его неприемлемым. 5 апреля он телеграфировал с острова Корфу Бетман-Гольвегу:
«Абсолютно необходимо, чтобы в Вене серьезно считались с возможностью [объединения Сербии и Черногории] и уяснили себе, намерены ли они при всех обстоятельствах стоять на той позиции, которую заняли император и граф Берхтольд, или готовы усвоить точку зрения Тиссы. Первое было бы возможно только в том случае, если они абсолютно твердо решили силой оружия воспрепятствовать осуществлению такого объединения. Во всяком случае, Австрия не должна ставить свой престиж на карту и публично заявлять о неприемлемости того, что она в конце концов согласится допустить. Если они склонны принять разумную точку зрения Тиссы, то австрийская политика сумеет без большого труда примениться к изменившемуся положению в том направлении, какое мы указывали в течение многих лет. Надо найти такой modus vivendi с двуединой монархией, который был бы привлекателен для Сербии».
Но если германский император до сих пор обыкновенно был склонен защищать Сербию от чрезмерных и опасных требований Австрии и надеялся, что все трудности могут быть улажены мирным путем[70], то теперь, после убийства своего лучшего друга, которого он только что посетил, убийства, совершенного людьми, прибывшими из Белграда, его негодование против сербов не знало пределов.
В своих пометках на полях бумаг он награждает их эпитетами: «убийцы», «бандиты». Он искренне думал, что монархический принцип находится в опасности, что в Сербии по-прежнему еще господствует то настроение, которое привело в 1903 года к убийству короля и королевы. С его точки зрения все монархи, и в первую очередь Николай II, должны не противодействовать, а, наоборот, поддерживать всякое выступление Австрии, направленное на подавление бессовестной агитации, которая в течение многих лет ведется среди сербов, которая, как ему теперь сообщил Берхтольд, угрожала существованию его союзницы Австрии и жертвой которой пал его личный друг. Поэтому, когда кайзер прочел, что его посол в Вене, Чиршки, пользовался всяким случаем, чтобы спокойно, но чрезвычайно энергично и серьезно предостеречь Берхтольда от опрометчивых шагов, он написал на полях, как уже было отмечено в предыдущей главе: