Кто развязал Первую мировую. Тайна сараевского убийства (Гончаров)

Утверждение о том, Франц-Фердинанд возглавлял военную клику и был врагом сербов, совершенно не правильно, как это будет показано ниже. (Примеч. авт.)

Точнее: «Австрия – „больной человек” после Турции». Фей не приводит ссылку на автора этой формулировки, а им был В.И. Ленин. (Примеч. ред.)

Из письма полковника Бальфура, личного секретаря эрцгерцога, Конраду фон Хетцендорфу от 22 февраля 1913 года. В своих мемуарах Конрад приводит и сказанные ему слова Берхтольда: «Я не могу дать свою подпись для войны с Россией, эрцгерцог Франц-Фердинанд решительно против войны». (Примеч. авт.)

Разговор происходил 27 февраля 1913 года, приведен в мемуарах Конрада. (Примеч. авт.)

В 1848 году, во время войны с мятежной Венгрией, основной опорой Вены поначалу были войска хорватского бана Елачича. (Примеч. ред.)

В 1864 году, во время французской интервенции в Мексике (1862–1867), честолюбивый эрцгерцог Максимилиан Габсбург по инициативе Наполеона III был провозглашен мексиканским императором. После эвакуации французских войск из Мексики в начале 1867 года Максимилиан отказался покинуть страну, был взят в плен республиканской армией Хуареса. Специально организованный военный трибунал четырьмя голосами против трех приговорил его к расстрелу. (Примеч. ред.)

Клерикальная газета «Рейхспост», считавшаяся личным органом Франца-Фердинанда, писала в номере от 17 января 1911 года: «Нам неизвестны причины отсутствия высочайшей четы, но нам понятно, если положение, занимаемое по действующему придворному церемониалу супругой наследника престола, будет сочтено крайне тягостным и ничем не оправдываемым. Согласно этому церемониалу, жена наследника значится по рангу не только ниже замужних дам императорского дома, но даже ниже самой молодой из принцесс. Мы припоминаем неприятную сцену на придворном балу два года тому назад, когда члены императорского дома появились в бальной зале, причем каждый из принцев императорского дома вел под руку даму соответствующего ранга, тогда как жена наследника престола должна была войти в зал одна. В нынешнем году несколько молодых эрцгерцогинь в первый раз выезжают на придворный бал, и жесткость соблюдавшегося до сих пор церемониала, пожалуй, еще резче бросится в глаза. Можно вполне понять, если герцогиня София фон Гогенберг пожелала избежать тягостного положения хотя бы уж ради его высочества, своего супруга». (Примеч. авт.)

Даже Сетон-Уотсон, которого никто не обвинит в чрезмерной снисходительности к Австрии, под конец признал («Sarajevo», с. 111): «Не было приведено никаких доказательств, которые хотя бы сколько-нибудь заслуживали этого названия [он имеет в виду версию об участии в убийстве венских и будапештских правящих сфер], и каждая из многих подозрительных подробностей может быть объяснена более просто и менее сенсационно». (Примеч. авт.)

Относительно дальнейших подробностей свидания в Конопиште и тех вопросах, которые там могли обсуждаться, см. донесение русского посла в Вене Сазонову. Посол утверждает, что Франц-Фердинанд обсуждал с адмиралом Тирпицем австрийскую морскую программу ввиду опасности, что Россия поднимает вопрос о проливах. Краткий меморандум Тирпица, составленный немедленно по возвращении его в Берлин, рассказывает главным образом о светских развлечениях и садоводстве в Конопиште, которое произвело на него сильное впечатление. «Кроме беседы импортера с эрцгерцогом, политики почти не касались». Император упомянул Францу-Фердинанду о возможности посылки германского флота в Средиземное море в случае войны, «ибо морские маневры показали, что из-за подводных лодок мы не можем достичь больших результатов в Северном море». Конрад передает разговор с Францем-Иосифом, имевший место 6 июня 1914 г. Император сказал: «Я поручил Францу-Фердинанду осведомиться у германского императора в Конопиште, можем ли мы и в будущем безусловно рассчитывать на Германию. Германский император уклонился от этого вопроса и ответа не дал». (Примеч. авт.)

«Статс-секретарь Тирпиц сопровождал императора в Конопишт по специальному желанию эрцгерцога, который хотел ознакомиться с мнением адмирала относительно типа конструкции судов», – пишет Ягов. (Примеч. авт.)

Неясно, исходила ли первоначальная мысль об организации поездки от самого эрцгерцога, как это обыкновенно предполагают, или поездка была организована по просьбе боснийского губернатора генерала Потиорека, что представляется более вероятным. Конрад пишет в своих мемуарах: «Я не знаю, кто был инициатором поездки наследника и кто организовал ее. Но мне казалось вполне естественным и соответствующим интересам династии, что имперский принц наконец снова посетит Боснию, как это делал прежде кронпринц Рудольф; тем более когда поездку совершит сам наследник престола». Никич-Баулес, сопровождавший жену эрцгерцога, указывает, что эрцгерцог поехал в Боснию скорее против своей воли, потому что он не выносил жары. Он дает понять, что поездка была предпринята в угоду генералу Потиореку и офицерам армии. (Примеч. авт.)

По условиям Берлинского конгресса 1878 года Австро-Венгрия оккупировала принадлежащие Турции Боснию и Герцеговину. 7 октября 1908 года двуединая монархия объявила об аннексии этих территорий, что вызвало крупный международный кризис. Однако созыва международной конференции (которой требовала Россия) австрийцам удалось избежать, в итоге 26 февраля 1909 года Турция отказалась от Боснии и Герцеговины, а 31 марта Сербия официально дезавуировала свои претензии на эти территории и объявила о прекращении на них всякой деятельности, направленной против Австро-Венгрии. (Примеч. ред.)

Например, итальянцев, которым эрцгерцог особенно не доверял и королю которых он отказался сделать визит, хотя, как сообщает Конрад, кому-нибудь из членов Габсбургского дома давно уже следовало сделать ответный визит королю Италии. В 1908 году германские и, надо полагать, австрийские власти получили сообщение о том, что итальянский военный атташе в Белграде выработал для сербского Генерального штаба план кампании для осуществления программы «Великой Сербии» и составил для них также план операций, которые Италия должна была предпринять для помощи сербам. Это соответствовало соглашению, заключенному в Ракконидже год спустя. (Примеч. авт.)

Pharos, Der Prozess gegen. die Attentater von Sarajevo: nach dem amtlichen Stenogram der Gerichtsverhandlung attenmassig dargestellt; Einleitung von Josef Kohler. Berlin 1918, с. 165. Как утверждают, Фарос – это псевдоним. Из того обстоятельства, что автор лично присутствовал на процессе, так как он описывает всех подсудимых, а также из того, что он крайне враждебно настроен по отношению к франкмасонам, можно предположительно заключить, что за этим псевдонимом скрывается отец Пунтигам, иезуит, духовник эрцгерцога. В своем немецком переводе Фарос не приводит показаний менее важных обвиняемых и свидетелей. Он дает только часть судебного отчета, касающуюся главных обвиняемых. Краткое изложение всего процесса, включая и некоторые части, опущенные Фаросом, было напечатано анонимно в Берне в 1917 году, в книге «Sarajevo, La conspiration Serbe centre la Monarchic Anstro-Hongroise. Сетон-Уотсон ничем не обосновывает своего утверждения, что в таком виде эти отчеты «весьма неполны и ненадежны» и что «они были опубликованы австро-венгерским правительством». По сообщению венской газеты «Der Tag» № 84 от 7 апреля 1936 года, копия первоначальной стенограммы отчета, напечатанная на пишущей машинке, попала в руки редактора сараевской газеты «Вечерняя почта» и была предоставлена им в распоряжение правительства Югославии. Характерно, что последнее не смогло извлечь из него ничего в свое оправдание или опубликовать хотя бы какое-нибудь показание, кроме того, что содержалось в упомянутых двух книгах. Правда, краткие извлечения были опубликованы Слиепчевичем («Nova Evropa», июнь 1926) и перепечатаны в переводе Сетон-Уотсоном в «Slavonic Review», IV, с. 646–666, март 1926. В этих извлечениях имеются важные, (но не отмеченные) пропуски, свидетельствующие о желании скрыть то, что относилось к Сербии, и подчеркнуть, что убийцы не действовали по внушению извне, из Сербии, а были ярыми боснийскими фанатиками, стремившимися осуществить объединение южных славян. (Примеч. авт.)

У сербов в хорошо осведомленных кругах давно не было тайной, что в приготовлениях к заговору для убийства Франца-Фердинанда принимали участие более высокие должностные лица, нежели те, на которых указывал австрийский ультиматум. Смотри ниже страницы, посвященные «Черной руке» и Салоникскому процессу 1917 года. (Примеч. авт.)

Эта версия салоникского дела выдержана вполне в духе Пашича. Однако есть основание полагать, что заговор против князя Александра отчасти служил лишь предлогом и был использован как удобное средство, чтобы освободиться от влиятельного политического противника. Другой причиной, побуждавшей навсегда зажать рот Дмитриевичу, по всей вероятности, было опасение партии Пашича, что полковник раскроет всему миру правду относительно своего участия в заговоре для убийства, вызвавшего мировую войну, и таким образом разоблачит виновность сербского правительства, которое было осведомлено об этом заговоре. (Примеч. авт.)

«Крв Словенства», Белград, 1924. Статья Иовановича имеет столь большое значение, что она была несколько раз напечатана в английском переводе. Дюргем подробно останавливается на статье Иовановича в своей новейшей книге «The Sarajevo Crime», с. 127–147 «Видов дан» («День святого Витта»), 28 июня, – день годовщины Косовской битвы, имевшей место в 1389 году, и национальный сербский праздник: в тот же день был убит эрцгерцог. (Примеч. авт.)

«Крв Словенства», с. 9. В письме, напечатанном в «Novi Zivot» («Новая жизнь») и в белградской «Политике» от 28 марта 1925 года, Иованович объясняет, что этой фразой он имел в виду «Черную руку». Он говорит, что когда стало известно провозглашение Австрией аннексии в 1908 году, то «по частной инициативе» было основано общество «Народна Одбрана», а другие элементы, которые были крайне недовольны деятельностью официальных сербских кругов, несколько позднее организовали общество «Уедненье или Смрт» («Объединение или смерть», обыкновенно известное под названием «Черная рука»); это и была та группа лиц, вошедшая в «тайное общество», которую я упомянул в моей статье». (Примеч. авт.)

Иованович был одним из основателей и деятельных членов «Народной Одбраны», и в абзаце, который мы здесь опустили, рассказывает о своем личном знакомстве с Принципом в Белграде. (Примеч. авт.)

Следует заметить, что показания, сделанные на Салоникском процессе, как и последующие заявления членов «Черной руки», часто противоречивы и проникнуты неприязнью к Пашичу, а потому пользоваться ими можно только с большой осторожностью. (Примеч. авт.)

Милан Прибышевич оставался деятельным членом «Народной Одбраны», Принцип первоначально собирался обратиться к нему за помощью для осуществления сараевского заговора, но потом получил помощь от руководителей «Черной руки». Прибышевич в начале мировой войны сражался в чине полковника в сербской армии, но неверно, что он был убит своими собственными солдатами в лесу на Ястребацкой горе. Он скрылся в Америку для того, чтобы вербовать там сербских добровольцев.

Трифко Крыштанович в своих показаниях описывает, как он прибыл из Боснии в Белград в 1908 году, получил квартиру и стол у Войи Танкосича и обучался у него метанию бомб, а потом получал жалованье в качестве шпиона и тайного курьера, перевозившего письма от лидеров «Народной Одбраны» в Сербию к их агентам в Боснии и обратно. Конечно, показания этого человека вызывали некоторые сомнения. (Примеч. авт.)

Иованович писал в газете «Политика» от 17 апреля 1925 года: «В точности известно, как обстояло… с мероприятиями, которые Пашич предпринял для того, чтобы предупредить переход через границу лиц, участвовавших в убийстве, и относительно которых он слышал, что они получили оружие в Белграде и отправились через Дрину в Боснию. Австрийцы нашли определенные следы этих мероприятий, когда они в первый раз в 1914 году перешли Дрину, взяли Лозницу и нашли дневник одного из пограничных офицеров, покойного Косты Тодоровича, который записывал изо дня в день полученные им распоряжения. Среди них было строгое распоряжение тогдашнего военного министра Душана Степановича, чтобы молодым боснийцам, указанным в этом распоряжении, не дали перейти границу». (Примеч. авт.)

Некоторые из «благоприятных» мест были использованы сараевскими убийцами. Габриович был переправлен через Зворник, а Принцип и Грабец с бомбами и револьверами – через Боснийские острова. Все трое потом встретились в Тузле. (Примеч. авт.)

Некоторые, но не все. Часть бывших заговорщиков 1903 года отказались вступить в новую организацию «Черной руки» на том основании, что хотя убийство короля Александра и было необходимо, но нет надобности пускаться в новую авантюру, которая может только причинить неприятности государству. Эти офицеры примкнули к радикальной партии; впоследствии, когда в 1917 году была уничтожена «Черная рука», они были вознаграждены тем, что получили места своих соперников. Обыкновенно они известны под названием «Белой руки». (Примеч. авт.)

Анте Старчевич – философ и журналист, фанатичный католик и основоположник идеологии хорватского национализма. Призывал к сербским погромам, выдвинул фантастическую теорию о том, что хорваты не являются славянами и происходят от готов. Впоследствии стал кумиром хорватских фашистов – усташей. (Примеч. ред.)

Из боснийцев, связанных с подготовкой и осуществлением заговора на австрийского эрцгерцога, Габринович был наборщиком, Мехметбашич – столяром, Мишко Иованович – коммерсантом и директором кинематографа, Илич был учителем, Пушара – городским служащим, Керовичи – крестьянами, Яков Нилович – рыбаком на Дрине. Принцип и Грабец были студентами. (Примеч. авт.)

Богичевич пишет на основании сведений, сообщенных двумя революционерами – Мустафой Голубичем и Павлом Бастаичем, которые вместе с Гачиновичем организовывали заговор против австрийских властей, подготовлявшийся в Тулузе. То, что Гачинович был одним из многих боснийских студентов, которых субсидировали белградские власти, видимо, явствует также из документов, захваченных австрийцами во время войны в доме Павловича и Пашича. (Примеч. авт.)

Один из главных сербских авторитетов по вопросам, касающимся «Черной руки», Богичевич, по-видимому, считает членов этих кружков членами организации «Черная рука». Однако я не нахожу этому подтверждения. Показания, данные на процессе сараевских убийц, свидетельствуют, что лица, арестованные в Боснии после совершения убийства, видимо, действительно не знали о существовании тех, кто входил в более узкий круг организации «Черная рука» в Сербии. Но Богичевич, безусловно, прав, когда он противопоставляет сравнительно низкий социальный состав кружков в Боснии членам «Черной руки» в Сербии, которые принадлежали главным образом к среде чиновников и военных. (Примеч. авт.)

Отец его, который, говорят, был австрийским шпионом, покончил самоубийством в 1924 году, незадолго до того, как исполнилось десятилетие со дня покушения его сына на эрцгерцога. (Примеч. авт.)

Не исключено, что здесь и в ряде мест далее автор либо использованные им документы путают французскую Тулузу с хорватским городом Тузла, находящимся в 100 километрах к северу от Сараева. (Примеч. ред.)

Вполне естественно, что югославяне, проживающие в настоящее время в Сараеве или в Югославии, у которых Сетон-Уотсон главным образом почерпнул свои сведения, стараются преувеличить размер югославянского движения за период до 1914 года и гнета, созданного австрийскими властями в Боснии, а вместе с тем преуменьшают значение деятельности сербских офицеров в Белграде и их ответственность за преступление. (Примеч. авт.)

Конечно, если речь идет именно о Тулузе, а не о Тузле. От последней до Скутари (албанский Шкодер) – всего около 400 километров. (Примеч. ред.)

Из показаний Илича на суде. Точно так же и Принцип в своих признаниях в тюрьме говорит, что он писал шифром Иличу, который «находился под его влиянием, хотя и был на пять лет старше. Он раньше был учителем». Принцип писал ему, что он «сам примет в этом участие и достанет оружие для 5–6 человек». (Примеч. авт.)

Показания на суде относительно Поповича и Вазо Чубриновича, по-видимому, указывают, что они были привлечены Иличем к участию в этом деле всего лишь за несколько дней до убийства и что они действительно не обладали выдержкой и решимостью для этого дела. Те, кто вооружил нескольких убийц, стремились придать протесту против австрийского господства как можно более широкий характер. Грабец показал: «Мы хотели, чтобы нас было как можно больше, чтобы таким образом сильнее показать недовольство». (Примеч. авт.)

Фарос, судя по его предисловию, примечаниям и тем стараниям, с которыми он приводит все то, что на суде говорилось о масонах, подозревает последних в участии в преступлении. В «La Conspiration Serbe», с. 33, цитируется предсказание, якобы сделанное видным масонским деятелем и напечатанное в «Revue internationale des Societes Secretes», II, 788 (1912). Там говорится, что эрцгерцог производит очень хорошее впечатление и жалко, что он осужден и умрет на пути к трону. Ответственность франкмасонов стала излюбленной темой многих авторов. Но многое из того, что они говорят о масонах, по-видимому чистая фантазия. Автор этой книги считает весьма сомнительным, чтобы на них падала какая-нибудь ответственность за заговор, но вполне допускает, что ими можно прикрываться для того, чтобы сбить с толку австрийские власти и скрыть деятельность «Черной руки». (Примеч. авт.)

На вопрос, откуда Циганович достал деньги и браунинг, Габринович показал на суде: «Я не знаю. Он [Циганович] получил деньги от Танкосича. Последний подписал чек вместе с одним из своих коллег [вероятно, Димитричем], получил по нему деньги и купил оружие. От нашего имени к Танкосичу ходил Грабец. Танкосич спросил его: „Вы готовы?” Когда Грабец ответил: „Да”, – он стал расспрашивать относительно нас, надежные ли мы ребята. Грабец ответил, что он может за нас поручиться… Какие у них были еще дела с Танкосичем, я не знаю». Показания Грабеца относительно того, что деньги и револьверы были получены от Танкосича и Димитриевича, подтверждаются Богичевичем, который говорит, что Димитриевич действительно показывал ему и другим оплаченный счет за купленные револьверы. (Примеч. авт.)

Они признали, что в последней части приготовлений к тайному переходу через границу при содействии офицеров пограничной стражи Танкосич принимал непосредственное и деятельное участие.

В связи с этим следует отметить не внушающий доверия рассказ Иована Иовановича в «Политике» от 4 декабря 1924 года. Когда заговорщики первоначально обратились к Танкосичу, он не одобрил мысли об убийстве эрцгерцога. Тогда молодые люди обратились непосредственно к полковнику Димитриевичу, и тот санкционировал заговор, но никому об этом не сказал. Сначала было пять заговорщиков, которые добрались до Шабаца. Но перед тем как перейти границу, один из них стал предателем. Гражданские власти что-то узнали, и по распоряжению Протича, министра внутренних дел, заговорщики были доставлены обратно в Белград. Таким образом, первая попытка не удалась. Но она еще более усилила антагонизм, который как раз в то время существовал между радикальной партией и «Черной рукой». Танкосич не знал об этой первой попытке, но потом Принцип и Грабец обратились к нему, чтобы он помог им переправиться в Боснию. Тогда он изменил свою позицию и сделал это. Так рассказывает бывший сербский посланник в Вене.

Трое молодых людей нигде не упоминают о том, что в первый раз они были арестованы. Если это действительно имело место, то, очевидно, сербское правительство заранее знало о заговоре. Это подтверждало бы сообщение Любы Иовановича, что в конце мая или начале июня Пашич узнал о заговоре. Евтич говорит, что за три недели до Видова дня (28 июня) эти молодые люди при посредстве «туннеля» переправились в Боснию. По всей вероятности, вследствие чьей-то нескромности о действиях эмигрантов стало известно. Белградская полиция немедленно устроила несколько облав – но, видимо, безуспешно. (Примеч. авт.)

Эта предосторожность, как оказалось, ни к чему не привела. Принцип проглотил яд, но от большого волнения немедленно выплюнул его, прежде чем он стал действовать. Габринович принял яд, но он не подействовал. У Грабена яда не оказалось, потому что Илич не положил на место порцию, которую он должен был взять. (Примеч. авт.)

В показаниях Габриновича мы читаем: «Циганович определенно сказал нам, что мы должны стараться, чтобы гражданские власти ничего не знали о нашем путешествии и наших намерениях. Если об этом пойдут слухи, то Министерство внутренних дел немедленно арестует нас». (Примеч. авт.)

Мишко Иованович был человеком средних лет, зажиточным коммерсантом в Тузле; он являлся председателем сербского приходского школьного совета, директором, местного сербского банка и управляющим кинематографа. В 1912 году по настоянию своего родственника Кубриловича он отправился в Шабац, стал там членом «Народной Одбраны» и потом распространял ее литературу в Боснии, что особенно облегчалось для него положением, которое он занимал в сербской школе. В письмах, найденных в его доме, говорилось о «работе на пользу любимой Сербии» и о готовности рисковать жизнью для Сербии. (Примеч. авт.)

На процессе и в тюрьме Принцип настаивал, что второй его выстрел предназначался Потиореку и что он не имел намерения убить жену эрцгерцога. (Примеч. авт.)

Евтич добавляет, что накануне убийства Принцип снова ходил на могилу Жераича, как к святому алтарю, «чтобы попрощаться с Жераичем», и «принес большой венок». (Примеч. авт.)

Фарос пишет, что, по словам Принципа, «Смерть героя» Гачиновича, представлявшая собою панегирик Жераичу, произвела на него большое впечатление. (Примеч. авт.)

Это заявление показывает, как сербская националистическая печать возбуждала недовольство и оппозицию против Австрии, извращая факты. «Исключительные законы» действительно были стеснительны и недопустимы, но в 1913 году в соответствии с проводившейся Билинским примирительной политикой они были отменены. Франц-Фердинанд, хотя и был другом барона Конрада, возглавлявшего военную партию в Вене, сам не принадлежал ни к одной из венских военных клик. Наоборот, он часто действовал против них, в пользу мира. К сербам он относился скорее дружественно, чем враждебно. Его политика «триализма» улучшила бы их положение за счет немцев и мадьяр двуединой монархии.

В конце процесса Габринович сказал в защитительной речи, что мысль об убийстве Франца-Фердинанда не явилась у него и его товарищей самопроизвольно, а была внушена им той средой, в которой они вращались в Белграде; убийство изображалось там как благородное дело. Люди, с которыми они общались, постоянно твердили, что эрцгерцога надо устранить, потому что он является препятствием для осуществления югославянской идеи. Хотя Принцип упорно не раскаивался, но другие обвиняемые высказали сожаление по поводу содеянного. Они не знали, что у эрцгерцога были дети, и теперь просили прощения у сирот («La Conspiration Serbe», с. 147). (Примеч. авт.)

Приблизительно то же самое сказал Габринович: «Мы говорили, что нам надо организовать сербов [в Боснии], снабдить их деньгами, динамитом и бомбами, чтобы они могли произвести революцию перед войной, с тем чтобы Сербия могла явиться и установить порядок». (Примеч. авт.)

На опасение нападения со стороны Австрии под руководством эрцгерцога часто указывалось как на мотив, побудивший Димитриевича к участию в заговоре. Но весьма мало вероятно, чтобы это опасение действительно было одним из его мотивов. (Примеч. авт.)

Рекули и Дюмен дают понять, что австрийские власти в Сараеве, вместо того чтобы организовать полицейскую охрану, помогли убийцам занять удобные пункты, а Шопен пытается доказать, что Габринович был австрийским агентом-провокатором и был направлен в Белград перед совершением убийства, для того чтобы создать впечатление соучастия сербов в этом деле. Все эти намеки – чистейшая выдумка. Не имеется также никакого подтверждения тому, что рассказывает хорват, Рудольф Бортулич, будто убийство является делом мадьяр. (Примеч. авт.)

Левитич добавляет к этому пикантную подробность: когда эрцгерцог остановился у одного из базаров, он столкнулся почти лицом к лицу с Принципом: «Принцип видел его, но не шевельнулся; за ним кто-то чужой, несомненно, полицейский агент заботливо протянул руку. В тот же день вечером Принцип в „кружке” рассказал нам об этой встрече». (Примеч. авт.)

Нельзя также согласиться с его мнением, что вся инициатива исходила из Боснии и что убийство было бы кем-нибудь совершено, даже если бы не были доставлены бомбы из Белграда, потому что в конце концов убийство было совершено при помощи браунинга, а браунингов было достаточно и без импорта из Сербии. Но все показания, данные на суде, свидетельствуют о том, что у молодых людей не было денег на покупку револьверов и что браунинги в Боснии было трудно достать. Илич собирался отправиться в Сербию, потому что только там он мог достать их. (Примеч. авт.)

Это опасение мести со стороны сербов, объяснимое террористическими действиями «Черной руки», очень живо изображается также некоторыми доверенными лицами, из которых состоял «туннель». Они говорили это в оправдание того, что оказывали содействие трем заговорщикам при переправе их из Белграда в Сербию. Так, например, школьный учитель в Прибое Кубрилович заявил: «Я боялся, что убьют мою семью. Наш дом находится всего в 6 милях от границы, и нас могут погубить в одну ночь – разорить и убить. Я слышал, какие ужасы учиняли тайные сербские организации в Македонии. Я опасался, что Принцип является членом одной из этих организации, и потому боялся за свою голову. Я полагал, что кто-нибудь стоит за Принципом, потому что иначе каким образом он мог бы получить бомбы. Мне рассказывали об одном землевладельце в старой Сербии, у которого истребили всю семью». (Примеч. авт.)

Согласно показаниям Принципа и Габриновича, Грабец тоже, услышав взрыв бомбы, решил, что это бомба Габриновича, потому что считал Илича и привлеченных им людей «второсортными». (Примеч. авт.)

Милан Гаврилович (№ 406), Симич (№ 420) и С. Симич (№ 467) по частичному списку членов, установленному Богичевичем («Le Proces de Salomque», с. 53–68). Он включает также в список, не указывая, однако, их номеров, племянника Пашича, Милютина Иовановича, бывшего секретарем в Министерстве иностранных дел, а в 1914 году – сербским уполномоченным в Берлине и впоследствии сербским посланником в Швейцарии. (Примеч. авт.)

Незадолго до того, как убийцы покинули Белград, князь Александр посетил правительственную типографию вместе с ее директором Живоином Дашичем, ярым сербским националистом. Там он познакомился с Габриновичем, которого Дашич взял на службу в качестве наборщика. Когда Габриновича после ареста допрашивали об этой встрече, он признал это обстоятельство, но затем вдруг отказался отвечать на дальнейшие вопросы, видимо, опасаясь запутать в свое дело князя Александра. Это обстоятельство вместе с доказательствами, собранными австрийцами в Белграде во время войны, внушили некоторым писателям мысль, что, может быть, Дашич и князь Александр были до некоторой степени посвящены в заговор об убийстве. Об этом пишут Фарос и ряд других исследователей, но это нельзя считать окончательно установленным. (Примеч. авт.)

Информация из секретного донесения белградской полиции сербскому министру внутренних дел Протичу от 30 июня 1914. Донесение было найдено австрийцами после взятия Белграда; напечатано в хорватской газете «Hrvatski Dnevnik» № 132, 12 мая 1916, и перепечатано у Фароса. (Примеч. авт.)

Мы не можем согласиться с объяснением Сетон-Уотсона, что это пассивное отношение Пашича было вызвано его «типичным восточным равнодушием к общественному мнению как о нем самом, так и о его стране». Мы подозреваем, что им руководили опасение, что Австрия и Европа узнают больше, чем ему хочется, о соучастии сербских офицеров, а также боязнь еще более усилить враждебное отношение к нему «Черной руки». Сетон-Уотсон признает, что другим основанием для бездеятельности сербского правительства в это критическое время была роль, которую играла «Черная рука». (Примеч. авт.)

Затрудняясь объяснить, почему Циганович не был арестован, сербское правительство, видимо, давало разные ответы. В ARB, II, 47, последняя фраза гласит: «il n’a pu encore etre decouvert et un mandat d’amener a ete lance contre lui» (не удалось открыть его местопребывание, и издал приказ об его приводе), но в ССК, 39, и ФЖК, 49, слова «joints» (найти) и в ББК, 39, «arrete» (арестовать) заменили слово «decouvert» (открыть местопребывание) и уже ничего не говорится о «un mandat d’amener». (Примеч. авт.)

В лондонской «Times» от 1 июля, с. 7, венский корреспондент уже сообщал: «Из вполне осведомленного источника передают, что нет никаких оснований утверждать, будто сербский посланник в Вене сообщил австро-венгерскому правительству о существовании заговора против эрцгерцога». Точно так же Пашич в интервью, напечатанном в будапештской газете «Az Est» от 7 июля и перепечатанной в тот же день в «Neue Frei-Presse» № 7811, с. 5, по словам репортера, сказал: «Не верно, что Сербия знала заранее о приготовлениях к убийству и что она поэтому сделала предостережение». Парижский «Temps» от 8 июля вкратце передал интервью с Пашичем, напечатанное 7 июля в «Az Еst», но в передовой статье от 10 июля мы находим странное заявление: «Пашич в интервью, которое он дал третьего дня, неопровержимо доказал, что сербское правительство предостерегало от опасности (avait signale le peril) и что австро-венгерские власти не обратили никакого внимания на это предостережение (avertissement)». (Примеч. авт.)

Так как Дени писал главным образом на основании сербских источников, то возможно, что он получил сведения у Пашича или у одного из сербских министров или же он просто списал безответственную передовую статью из «Temps», которая приведена в предыдущем примечании. (Примеч. авт.)

Г-н Иосифович, как утверждают, отрицал, что он писал это. Утверждение, что Иованович сообщил Билинскому 21 июля в 12 ч. дня, опровергается тем обстоятельством, что Билинский вернулся в Вену из отпуска, проведенного во Львове, 21 июля после полудня. Другое утверждение этого письма, что Билинский тогда поставил в известность гофмейстера эрцгерцога, барона Румерскирха, решительным образом отрицается последним. (Примеч. авт.)

Либо его информация в 1914 году была неточна, либо ему изменила память в 1924 году. Маневры не должны были происходить на Дрине, как раз против Сербии, а происходили на юго-запад от Сараева в Тарчинском округе у Адриатического моря (почти в самом отдаленном месте от Дрины и сербской границы). Неверно также будто «эрцгерцог сам должен был командовать». Командовал генерал Потиорек, и эрцгерцог присутствовал в качестве официального наблюдателя. (Примеч. авт.)

В частном письме доктору Богичевичу, сербскому уполномоченному в делах в Берлине в 1914 году, выступившему впоследствии с резкой критикой Пашича и дипломатии Антанты, Иован Иованович кратко сообщил об этом, но не говорит, что он действовал по собственной инициативе, и менее определенно высказывается относительно даты: «В мае месяце, в конце мая 1914 года узнав, что эрцгерцог Франц-Фердинанд собирается в Сараево на маневры в Боснии, как раз в Виттов день 14–15 (27–28) июня 1914 года, я сообщил австро-венгерскому министру финансов фон Билинскому, что было бы нежелательно (не выгодно), чтобы эрцгерцог руководил маневрами в день святого Витта. Это явилось бы провокацией по отношению к сербам, и могло бы произойти что-нибудь неожиданное, потому что во время маневров при стрельбе холостыми патронами может случиться, что выстрелят и военным патроном». (Примеч. авт.)

В ближайшие дни после убийства он пытался порицать генерала Потиорека, военные власти и даже самого эрцгерцога за беспорядочность и упрямство при организации поездки. (Примеч. авт.)

Vide – имя албанского принца; vide, по-французски, – пустой. Le throne est vide – одновременно «на троне Вид» и «трон пуст». Полный перевод фразы: «Кассы пусты, на троне Вид [= трон пуст], все пусто». (Примеч. ред. 1934 г.)

Смерть наложила кровавую печать на его уста – в самом конце войны Тисса был убит на пороге своего дома. Все считали, что он являлся одним из главных виновников войны. (Примеч. авт.)

Согласно сообщению Ж. Камбона, который слышал это несколько дней спустя непосредственно от «особы, находившейся в этот момент около императора». Приводя его в своей книге, Рекули добавляет, что император, побледнев, заметил: «Tout est a, recommencer!» («Приходится все начинать сначала!») Отсюда он без всяких доказательств делает вывод, что император в Конопиште уговорил Франца-Фердинанда предпринять какую-то большую затею – он тщательно избегает определенно указать, какую именно, – и что теперь весь план рушится вследствие смерти эрцгерцога. (Примеч. авт.)

Кроме того, 2 июля Берхтольд сообщил германскому послу Чиршки: «Полученные сегодня сообщения из Землина, согласно которым, двенадцать убийц выехали с целью убить императора Вильгельма, может быть, заставят наконец Берлин понять, какая опасность угрожает из Белграда». (Примеч. авт.)

По сообщению британского посла в Вене, Берхтольд 29 июля выразил надежду, что на похоронах эрцгерцога не будут присутствовать миссии иностранных государей, чтобы не утомлять Франца-Иосифа и по возможности сократить церемонию. Возможно, он опасался, что съезд государей в Вене может оказать решающее влияние и помешать ему в осуществлении его плана войны с Сербией. После войны два видных австрийских сановника высказывали мнение, что на таком съезде монархов мог бы быть подан совет, который привел бы к иному решению конфликта, без войны. (Примеч. авт.)

Русское издание – Вильгельм II. Мемуары. М. – Пг., 1923. (Примеч. ред.)

В своем последнем письме к Францу-Иосифу от 1 июля Тисса говорил о «предпочтении, оказываемом кайзером Сербии». Бетман писал германскому уполномоченному в делах в Бухаресте 6 июля: «Как известно королю Каролю, император всегда выступал в Вене в пользу соглашения». (Примеч. авт.)

По-видимому, кайзер в воскресенье днем еще не знал об этом безответственном разговоре Гойоса, который, по всей вероятности, имел место в понедельник утром, когда Вильгельм II уже отправился в Киль. Этим объясняется, почему место, относящееся к инциденту с Гойосом, было выкинуто из депеши Чиршки, когда Ягов отправил ее кайзеру. (Примеч. авт.)

Трудно сказать, насколько точно переданы здесь слова Чиршки и в какой мере они искажены Берхтольдом и его агентом для их надобностей. Даже если они были переданы точно, то Чиршки, очевидно, выражал только свое личное мнение, ибо ни по одному из документов не видно, чтобы он получил за это время соответствующие инструкции из Берлина. Если бы он имел такие инструкции, то он, несомненно, передал бы их официально Берхтольду, который, конечно, с радостью сообщил бы об этом Францу-Иосифу и Тиссе. Относительно искренних мнений, которые он высказывал 30 июня и 2 и 3 июля, где он к заверениям об австро-германской солидарности присоединил предостережение против всяких поспешных и рискованных шагов, способных внести смуту в Европу. (Примеч. авт.)

Слова «поскольку император Вильгельм… с Сербией» были добавлены Берхтольдом уже впоследствии к заметкам, сделанным Гойосом. Исправляя протокол, Берхтольд облегчил себе задачу убедить Франца-Иосифа согласиться на войну с Сербией, когда ему был представлен на утверждение журнал о заседании Совета министров. (Примеч. авт.)

Эта и следующие цитаты взяты из протокола заседания Совета министров от 7 июля. Гойос указывает на изменения, внесенные Берхтольдом в протокол. Конрад, который вместе с одним адмиралом присутствовал на послеобеденном заседании с 3 часов до 5 часов дня и сделал секретный доклад о военных делах. Он рассказывает об этом в своих воспоминаниях, но из предосторожности доклад этот не был включен в официальный протокол заседания. (Примеч. авт.)

Имеются серьезные основания полагать, что Берхтольд сам сфабриковал заявление, приписываемое им Чиршки, для того чтобы, как он сам указывает, «повлиять» на Тиссу:

1) В документах Каутского нет такой телеграммы на имя Чиршки, и последний не подтверждает ее получения или выполнения данных ему распоряжений, как он это обыкновенно делал в подобных случаях;

2) Чиршки, сообщая о своей беседе с Берхтольдом 8 июля, совершенно не упоминает о подобных заявлениях;

3) Берхтольд говорит о «телеграмме, полученной из Берлина, в которой его монарх и т. д.», между тем как кайзер за два дня до этого покинул Берлин и отправился в северное плавание. Следует отметить, что Берхтольд 8 июля получил телеграмму Сегени, в которой указывалось, что Берлин с нетерпением ожидает решения. Возможно, что содержание телеграммы Сегени Берхтольд приписал Чиршки, чтобы «повлиять» на Тиссу. (Примеч. авт.)

Частное письмо Чиршки Ягову от 11 июля. Это частное письмо и телеграмму от 11 июля, приведенную нами выше, следует считать весьма важными, так как, по-видимому, они легли в основу нашумевшей депеши Шена, советника баварского посольства в Берлине, которая в искаженной форме была напечатана Куртом Эйснером и приводилась на мирной конференции как одно из доказательств ответственности Германии за войну. Опубликование этой депеши послужило поводом для нашумевшего, в свою очередь, процесса, разбиравшегося в Мюнхене. Ha эти два донесения Чиршки, по-видимому, опирался также Тирпиц в своей полемике с Бетманом, когда утверждал, что 13 июля канцлер знал уже существенные пункты ультиматума. (Примеч. авт.)

Обе эти фразы, и только они одни, были процитированы из доклада Визнера Лансингом и Скоттом, американскими членами Комиссии по вопросу об ответственности виновников войны, на Парижской мирной конференции, 4 апреля 1919 года. Но, утверждая, что обе эти фразы составляют существенную часть доклада Визнера, они создали совершенно неправильное впечатление о нем. Сделали ли они это нарочно или получили доклад в искаженном виде (может быть, от Веснича, сербского посланника в Париже, который, как они признают, снабжал их другими документами), об этом они, насколько мне известно, никогда не говорили. Относительно других случаев, в которых «доказательства» ответственности Германии за мировую войну впоследствии оказались совершенно неосновательными или способными ввести в заблуждение, что дало основание Германии требовать пересмотра Версальского договора. (Примеч. авт.)

Тисса – Маргарите Зейк, 26 августа 1914 года. Это почти единственный случай, когда он упоминает в своих письмах об изменении своей позиции во время июльского кризиса. (Примеч. авт.)

Конрад выехал из Вены 14 июля, вернулся на несколько часов, чтобы присутствовать на заседании Совета министров 19 июля, и после этого снова немедленно уехал и вернулся только 22 июля, то есть накануне вручения австрийской ноты Сербии. (Примеч. авт.)

Гизль, бывший прежде австрийским посланником в Черногории, горячо отстаивал интересы Австрии против Сербии во время Балканских войн. (Примеч. авт.)

Вручение ноты в Белграде было впоследствии отложено с 5 на 6 часов дня, чтобы быть более уверенными, что Пуанкаре уже покинет Россию, когда сообщение о вручении ноты будет получено в Петербурге. (Примеч. авт.)

Берхтольд – Гизлю, 20 июля. Письмо было датировано более поздним числом, а именно – 22 июля. Возможно, Берхтольд полагал, что ультиматум произведет лучшее впечатление, если не видно будет, что он был отправлен до того, как был показан Францу-Иосифу и получил его одобрение; в случае же если бы император воспротивился этому, то можно было бы сослаться на отправку ультиматума, как на совершившийся факт. Он помечен «22 июля» в австрийской «Красной книге» 1915 года и «24 июля» в экземплярах, представленных державам утром 24 июля. (Примеч. авт.)

Сегени в Берлине получил его приблизительно 21 июля, потому что в тот день в 7.30 вечера он настойчиво требовал, чтобы ему разрешили показать ультиматум германскому правительству раньше, чем это было указано в инструкции. Австрийские дипломатические представители в Риме, Париже и Цетинье получили свои экземпляры ультиматума 22 июля. Сапари в Петербурге не мог получить ультиматум 20 июля, как это неправильно утверждает Сетон-Уотсон, такие же неточности и относительно получения ультиматума в Париже и Лондоне. В действиях Австрии было достаточно много обмана и без того, чтобы требовалось согласиться с утверждением Сетон-Уотсона, будто Сапари уже «таил на своей груди эту бомбу», когда сделал Пуанкаре «совершенно бесчестное заявление» на приеме дипломатического корпуса в Петербурге. (Примеч. авт.)

Ср. Грей – Бертхольду, 27 июля: «У меня такое ощущение, что германский кабинет… стремится разными путями, например, через Рим и Бухарест, противодействовать военному конфликту между нами и Сербией. Для этого в период между вручением ноты и началом военных действий всеми сторонами, как друзьями, так и врагами, будут созданы достаточные дипломатические и политические барьеры, чтобы помешать нам воевать. Если Германии это удастся, то Сербия в конце концов будет вынуждена согласиться на основные требования, но ее достоинство как государства будет до известной степени пощажено для сохранения декорума. Это будет как раз то, что ваше превосходительство считали столь ужасным и что действительно поставило бы нас в худшее положение, чем раньше. А Германия снова сорвет в Вене дешевые и незаслуженные восторги за то, что она опять поддержала нас „всем блеском своего оружия”». (Примеч. авт.)

И Ягов, и Бетман указывают, что Сегени сказал, что ультиматум будет вручен «на следующее утро». Если их указания правильны, то это является лишним доказательством неточности в сообщениях Сегени, способствовавшей осложнению положения. В таком случае «fait accompli» оказался бы еще более непоправимым. Сам Сегени ничего не сообщал Бертхольду об этой беседе; во всяком случае, его сообщение, если оно и было сделано, не было опубликовано. Вручение ноты в Белграде было назначено «на следующее утро», а в 5 часов утра 23 июля, в последний момент, по совету Ягова оно было перенесено на 6 часов пополудни – для того чтобы иметь уверенность, что сообщение о ней будет получено в Петербурге только после отъезда Пуанкаре. (Примеч. авт.)

Эта телеграмма свидетельствует – в дополнение к тому, что уже было сказано выше – о неправильности часто приводящейся депеши австрийского посла в Вене: «Хотя я ничем не могу подтвердить это, но у меня имеются сведения, что германский посол (Чиршки) знал текст ультиматума Сербии до его отправления и сообщил его по телеграфу германскому императору». (Примеч. авт.)

Посол Гартвиг не отменил партии в бридж, которую уже назначил на тот же вечер. Потом его обвинили в том, что во время панихиды по убитой супружеской чете он не последовал примеру других посольств и не приспустил своего флага. Но он утверждал, что он это сделал, только флаг, к несчастью, свернулся, так что этого не было видно. Как раз после беседы по этому вопросу с австрийским посланником Гизлем 11 июля Гартвиг скоропостижно скончался в австрийском посольстве. Это подало повод к нелепым слухам, будто его отравили. (Примеч. авт.)

Даже сербский посланник в Вене счел нужным предостеречь свое правительство, что надо умерить тон сербской печати. (Примеч. авт.)

Несколько дней спустя сербский посланник в Лондоне тоже пытался обмануть английское правительство в отношении другого заговорщика – Габриновича – и повторил ложное сообщение, которое обошло белградские газеты, будто сербское правительство считало его (Габриновича) подозрительным и опасным субъектом и желало выслать его, но когда обратилось по этому поводу к австрийским властям, то последние взяли его под свою защиту и заявляли, что он безобидный субъект. (Примеч. авт.)

В Лондоне Бошковичу, когда он выполнял инструкции Пашича, посоветовали, чтобы Сербия проявила примирительное и умеренное отношение к требованиям Австрии. В Берлине сербский уполномоченный в делах просил германское правительство употребить свое влияние для примирения Австрии с Сербией, но ему заявили, что ввиду позиции, занятой Сербией, будет вполне понятно, если Австрия примет энергичные меры. (Примеч. авт.)

Если Сполайкович или Сазонов, в то время как составлялся сербский ответ, посылали в Белград другие депеши, в которых давались советы быть умеренными или обещали поддержку России, то таковые не опубликованы. Но сербский посланник в Вене засвидетельствовал, что между Белградом и Петербургом происходил деятельный обмен телеграммами и что, по его мнению, ответ сербского правительства будет зависеть от результатов этой корреспонденции. (Примеч. авт.)

Австрийский начальник Генерального штаба тоже получил в пятницу поздно ночью сообщение от офицера, находившегося у границы, что в Сербии, в Шабаце, в 4 часа дня 24 июля объявлена мобилизация. (Примеч. авт.)

Берхтольд в течение более двух суток не сообщал даже Германии об ответе Сербии. Из Берлина тщетно телеграфировали по этому поводу 26 и 27 июля: «Пожалуйста, сообщите немедленно по телеграфу текст сербского ответа». Наконец 28 июля в 1.46 утра Чиршки телеграфировал, что он настоятельно потребовал текст ответа, но получил его только сейчас в штатном виде с австрийскими примечаниями; так как этот ответ уже был напечатан в газетах и представлял собой обширный документ, то он воздержался от передачи его по телеграфу. (Примеч. авт.)

У Фея – «согласно» (agree), во французском тексте сказано «s’engaga» (Примеч. ред. 1934 г.)

По словам Пашича, сербский ответ был вручен Гизлю в 5.45, а не без 2 минут 6 часов.

В первом наброске объявления войны указывали в качестве одной из причин о сербской провокации в Темес-Кубине, но так как это обстоятельство не получило подтверждения, то для окончательного текста объявления войны оно было исключено, некоторые авторы полагают, что случай о происшедшем в Темес-Кубине был изображен с целью обмануть и уговорить Франца-Иосифа; характерно, что Конрад совершенно не упоминает об этом инциденте. На следующий день, 29 июля, Берхтольд объяснил императору, что конфликт в Темес-Кубине был слишком незначительным, так что не было смысла приводить его как причину войны в документе об объявлении войны Сербии. (Примеч. авт.)

Вторая глава мемуаров О. Чернина, личного друга эрцгерцога Франца-Фердинанда и министра иностранных дел Австро-Венгрии в 1916–1918 годах. Публикуется по изданию: О. Чернин. В дни мировой войны. М. – Пг., 1923.

Граф Алоис Лекса фон Эренталь (1854–1912) – австрийский дипломат, с 1899 по 1906 год был послом в Петербурге, с 1906 года – министр иностранных дел Австро-Венгрии. (Примеч. ред.)

Франц Конрад фон Хетцендорф (1852–1925) – начальник австрийского Генерального штаба. В 1911 году из-за разногласий с Эренталем вынужден был оставить свой пост, но после смерти министра иностранных дел и при поддержке эрцгерцога Франца-Фердинанда в декабре 1912 года вернулся на эту должность. Был одним из главных инициаторов объявления войны Сербии. (Примеч. ред.)

Премьер-министр Австрии в годы войны. Убит лидером левых социал-демократов Ф. Адлером в Вене 21 октября 1916 года. (Примеч. ред.)

Фрагмент из мемуаров начальника австрийской контрразведки. Печатается по изданию: Макс Ронге. Разведка и контрразведка. М., 1939.

Фрагменты из книги английского историка У. Готлиба «Тайная дипломатия во время Первой мировой войны» публикуются по русскому изданию 1960 года.

Цитируется по: A.J. May. The Habsburg Monarchy 1867–1914. Harvard U.P., 1951.

H. Wickham Steed. The Habsburg Monarchy. Constabl & Co., Ltd. London, 1913.

H. Wickham Steed. The Habsburg Monarchy. Constabl & Co., Ltd. London, 1913. Венгерское правительство отвергло все планы о железной дороге для соединения хорватских и далматинских портов с территорией, идущей в глубь от прибрежной полосы. Железные дороги строились лишь с целью обслуживания мадьярского королевства.

Freiherr v. Musulin. Das Haus am Ballplatz. Munchen, 1924.

Например, родственнику Тиссы принадлежали колоссальные поместья в Боснии.

Freiherr v. Musulin. Das Haus am Ballplatz. О том же писали Гойос и Конрад.

Дискриминация в торговле снизила экспорт Сербии в Австро-Венгрию с 90 % от ее общего экспорта до 16 %, а ее импорт из этой страны – с 70 до 36 % всех закупок за границей.

13 июля Визнер писал Бертхольду: «…Устранение эрцгерцога было гораздо больше в интересах немцев, мадьяров, даже двора, чем в интересах Сербии». Левин (Lewin) в «Германской дороге на Восток», опубликованной в 1916 году, цитирует статьи Стида из «Эдинбург Ревью» от 15 октября и «Найнтин Сенчури» от 16 февраля, чтобы доказать, что в этом преступлении виновата Австрия. Обвинения генерала Потиорека против Сербии, приводимые Конрадом в его мемуарах, столь абсурдны, что они не достигают цели.

Из письма Бертхольду от 11 марта 1914 года.

Тисса – Францу-Иосифу, 8 июля 1914 года. Ту же точку зрения относительно уменьшения Сербии Чернин высказал Берхтольду на заседании Совета министров 19 июля 1914 года.

То есть Польшу в границах, установленных Венским конгрессом 1815 года. (Примеч. ред.)

Из меморандума Конрада императору, январь 1914 года.

Всего вместе со вспомогательными частями и тыловыми учреждениями в сербской армии насчитывалось 420 000 человек.

Сначала военным комендантом Белграда был генерал-майор Кухинка, после него эту должность занял полковник Лотар Рендулич – впоследствии видный австрийский нацист, генерал-полковник вермахта и военный преступник.

Она закончилась к утру 9 января 1916 года без особых потерь и при минимальном воздействии противника.

Валона была занята итальянским десантом 25 декабря 1914 года, еще до вступления Италии в Первую мировую войну. В июне 1915 года Италия заняла приморские районы Албании, а Сербия и Черногория – северо-восточную часть страны. Юг Албании был оккупирован нейтральной Грецией, а на остальной территории царила анархия.

5 декабря она уже подверглась атаке австрийского флота, при этом артиллерийским огнем было потоплено три парохода – два итальянских и один греческий.

В частности, сербская кавалерия численностью в 13 000 человек и 20 000 лошадей была вывезена в марте 1916 года.

Около 400 000 штыков к осени 1916 года, в том числе 125 000 французов, 104 000 англичан, 40 000 русских. Кроме того, в районе Валоны находились около 100 000 итальянцев.

Именно тайная борьба этих двух направлений внутри руководства повстанческим движением сыграла трагическую роль в судьбе Топлицкого восстания в феврале 1917 года, на подавление которого оккупанты вынуждены были бросить две австрийские дивизии и два германских полка.

С 1922-го по 1932 год Живкович был министром внутренних дел Королевства сербов, хорватов и словенцев, в 1934–1936 годах – военным министром.

Итогом этих дебатов стало принятие в июле 1917 года так называемой Корфской декларации, провозглашавшей создание после войны единого государства сербов, хорватов и словенцев.

Уже в 1914 году пресса много писала о связях заговорщиков с масонами, позднее выяснилось, что М. Циганович и редактор газеты «Пьемонт» Любомир Иованович-Чупа действительно состояли в ложе «Великий Восток». На этом основании некоторые историки строили гипотезы о том что действиями «Черной руки» тайно руководил венгерский премьер Тисса. На самом деле ложа «Великий Восток» просто не могла находиться под влиянием венгров или австрийцев, потому что ее руководство принадлежало к французской политической элите. Впрочем, версия о причастности французов к сараевскому убийству тоже существовала – в частности, об этом писал советский историк Н.П. Полетика в книге «Сараевское убийство» (М., 1930).

Еще на совещании в Ставке 3 июля кайзер и его министры приняли решение, что минимальные требования Германии в случае заключения мира – это протекторат над Польшей и Бельгией и аннексия части польской территории.

Услышав условия перемирия, названные Фошем 8 октября, даже политические лидеры союзников выразили удивление. Бернар Лоу заметил, что французы, по сути, требуют безоговорочной капитуляции Германии. Ллойд-Джордж и Соннино заявили, что «военные представители требуют слишком многого».

Включая 100-тысячный итальянский корпус в Албании, не подчинявшийся напрямую командованию Салоникского фронта, но действовавший против западного фланга противника – 19-го австрийского корпуса.

Состояла практически только из болгарских солдат (большинство германских частей уже было отозвано на другие фронты), но имела германское командование.

Р. Гибсон, М. Прендергаст. Германская подводная война. М: Воениздат, 1938.

Д. Ллойд-Джордж. Военные мемуары. Том VI. М.: Соцэкгиз, 1937, с. 153. Безусловно, атаки подводными лодками гражданских судов противоречили международному морскому праву. Однако не надо забывать, что «неограниченная подводная война» была объявлена лишь в ответ на начатую Британией морскую блокаду Германии, которая также велась в нарушение всех международных конвенций, запрещавших препятствовать доставке в воюющую страну гражданских грузов на нейтральных судах.

Составлена 18 октября и на следующий день вручена госсекретарем Лансингом шведскому послу в Вашингтоне для передачи Министерству иностранных дел Австро-Венгрии.

Войска союзников (основу их составляли итальянские части) имели 841 батальон, австро-венгерские войска – 780 батальонов, зачастую неполного состава.

Бывший командующий австро-венгерской Дунайской флотилией капитан 2-го ранга Олаф Вульф пишет, что руководство флотилии от имени генерала Макензена вступило в переговоры с командованием вышедших на Дунай французских войск еще 21–22 октября. Правда, эти переговоры касались лишь судоходного режима на реке и эвакуации граждан Австрии и Венгрии с оккупированных территорий.

Буквально на следующую ночь здесь произошла трагедия. Итальянцы, которым не терпелось испытать свое новое изобретение – человекоторпеду «Миньятта», устроили диверсию в гавани. Человекоторпеда с двумя пловцами (изобретатель аппарата инженер Россетти и военный медик лейтенант Паулуччи) проникла в уже не охраняемую по причине выхода из войны гавань Пола, где в 6 часов утра 1 ноября диверсанты взорвали стоящий на якоре флагманский дредноут «Вирибус Унитис», который опрокинулся и затонул в десять минут. Впоследствии итальянцы клялись, что не знали о переходе флота к югославам, хотя сообщение об этом их морское командование получило еще сутки назад.

«Пакт Конвента», заключенный еще в XII веке договор о вассалитете хорватских князей перед венгерскими королями, фактически прекратил существование в 1848 году, когда хорватский бан Елачич двинул свои войска против Будапешта.

Румыния начала боевые действия против Венгрии, что вызвало в Будапеште правительственный кризис, отставку кабинета Карольи и формирование правительства Бела Куна. Это, в свою очередь, дало Братиану возможность объявить Румынию оплотом Европы против большевизма. В итоге Венгрия потерпела военное поражение и коммунисты ушли в отставку, передав власть социал-демократам – которые через несколько дней были свергнуты адмиралом Хорти.

Перед этим в 1919–1920 годах поляки несколько раз пытались захватить Верхнюю Силезию силой. Точно так же в январе 1919 года между польскими и чехословацкими войсками велись бои за Тешин.

Так во второй половине XIX века основателем и идеологом хорватского национализма стал журналист и филолог Анте Старчевич. Он называл сербов «рабами» и заявлял, что хорватами могут быть признаны лишь те из них, кто согласится перейти в католичество. Старчевич умудрился создать словарь хорватского языка, из которого были исключены все сербские слова, – выдающееся лингвистическое достижение.

Независимое хорватское государство, созданное нацистской Германией в 1941 году и просуществовавшее до весны 1945 года.

В итоге Италия получила Триест с полуостровом Истрия, Трентино, адриатическое побережье до Полы, а также Южный Тироль и порт Зара с прилегающей территорией.

Впоследствии – начальник Генерального штаба Югославии и премьер-министр страны после военного переворота 27 марта 1941 года. 5 апреля, за несколько часов до германского нападения, успел подписать договор о дружбе с Советским Союзом.