Владимир опустил несложные арифметические упражнения, заканчивающиеся суммой, получаемой наличными. Михаила она тоже не интересовала. Завершение беседы между заинтересованными сторонами отметили чоканьем стаканов. Искандер поднялся и помахал рукой пассажирам, выглядывающим из-за хижины, призывая их поскорее подойти к чинару. Он подозвал бригадира колхозной бригады и стал рассказывать о результатах переговоров. Колхозник со всем соглашался. Прибывших пригласили подкрепиться. Сам Искандер есть отказался, напросившись на подходящий плов. Его прельщал отдых в тени чинара.
– Работяги, поев, могут уехать в моей «Волге», а я останусь,– командно распорядился он.– Домой я как-нибудь доберусь. Если меня отвезете вечером,– сделал он немаловажное предложение,– я покажу женщинам закрома магазина, а мужчинам выделю ружьё для охоты.
При упоминании об охоте, мужчины тут же согласились отвезти домой важного гостя. Лежавший на земле, у ног хозяина, Фреди забил обрубком хвоста. Среди многих знакомых слов, охота для него имела особый смысл. Искандера с легкостью приняли в компанию. «Работяг» усадили за «стол» под чинаром. Привычно скрестив ноги, они сели на подстилку.
Несмотря на произошедшие с годами изменения, Михаил легко узнал в седом строителе вундеркинда Ибрагима, талантом которого, когда-то восторгался. Двадцать лет назад, будучи пионером, он часто, с интересом наблюдал, как росшие на обочине дороги чинары перемещались на холст Ибрагима. Его прельщали и синие горы с отливающей белизной снеговых шапок на вершинах, тенистые уголки сверкающего под солнцем центрального парка Фирюзы и бесконечные вариации, вздымающихся вверх гладких стволов деревьев. Ничего не понимая в искусстве, Михаил готов был поклясться, что увиденные картины прекрасны.
Когда перешли к чаепитию, Михаил подсел к сверстнику.
– Я помню вас молодым художником, живущим в Фирюзе,– обратился Михаил к постаревшему мужчине, ставшему совершенно седым.
– Я там живу и поныне,– ответил строитель.– Картин больше не пишу. Написанные же творения скручены в холсты и стоят в углу скромного жилища. О них спотыкается, играя, детвора.
– Регресс печален и отдаёт затхлостью. Что случилось?
– Да ничего не случилось,– ответил Ибрагим.
Юность Ибрагима выглядела радужной и беспечной, когда он жил с родителями и учился. После окончания художественного училища, судьба тоже складывалась удачно. Бесчисленное количество чинар с натуры перекочевало на его картины. Он многократно выставлялся на республиканских выставках, организованных в Ашхабаде и Фирюзе. Последовали восторженные отклики в прессе, и он получил звание Заслуженного художника Туркменистана. Беда заключалась в другом. Никто не покупал его картин, а положительной оценкой семья не насытится. Получалось, что рисование осуществлялось без отдачи. Художник не может творить, питаясь воздухом. Люди, живущие на земле, должны кушать. С появлением шестерых детей, вопрос о куске хлеба обострился до крайности. Следовало искать выбор. После долгих раздумий, Ибрагим избрал путь жизнеобеспечения семьи, оставив в стороне развитие творческих способностей. Друзья говорили, что он поступает зря. Художник и сам понимал, что поступает не верно. Он также понимал, что давать советы легче, чем их исполнять. Попробовал бы говорящий сам поголодать. Художнику надоело входить в пустой дом, где стая голодных птенцов ожидают прихода отца с раскрытыми клювами. Кроме еды дети нуждались в одежде и сладостях. Чтобы обеспечить семью, пришлось влиться в бригаду «шабашников». Появились первые деньги. Временами их было больше, чем требовалось семье, но возвращаться к холстам Ибрагим не спешил. Никому другому из его команды не удавалось подобрать колер, модно выкрасить стену с рисунками. Ему нравились малярные работы, а рытьё траншей вручную, под фундаменты, воспринималось мучительно. Со временем он создал собственную строительную бригаду, что существенно отразилось на заработке.