Трудно сказать, как оказалась здесь эта плита. Понятно, что не своими ногами пришла с кладбища, ведь оно расположено на другом краю деревни. Возле церкви находились лишь две черных плиты, под которыми покоился потомственный почетный гражданин с супругой. Зато сбоку от церкви, на косогоре, теперь торчал из земли высокий неокрашенный деревянный крест, обложенный у основания обломками шлифованного камня.
«Не могильных ли плит обломки», – подумал я, обходя в первый же день родную деревню…
Сунув в кусты лопату, я бросился вверх по оврагу. Я бежал. К могильной плите. К дверям. Только бы успеть. Сейчас они кинутся к яру, примутся рыскать по кустам, но меня там не будет. Беглец окажется наверху. Вот только удастся ли трюк.
Я достиг уже почти самого верха оврага, как вдруг уткнулся в навал из пластиковых мешков и бутылок. Они лежали в самом начале оврага вперемешку с битым стеклом. Ноги скользили, проваливаясь в эту мешанину. Не повредить бы ноги. Цепляясь за чахлые кусты полыни, я обошел свалку стороной.
Овраг позади. А вот и его начало, исток. Совсем узкое место шириной в метр, и метрах в пяти от него угол церкви. Вход. Обе половины двери закрыты. Накладка и замочная петля без замка. Мраморная плита стоит в наклон, прислонившись к двери.
Мельком взглянув вдоль улицы и, никого не заметив, я двинул плиту на себя и потянул дверь. Образовался узкий проход. Протиснувшись внутрь, я прикрыл за собой дверь. Тяжелый камень, прошуршав снаружи по двери, послушно встал на прежнее место. Вряд ли у кого возникнет мысль, что беглец подпер сам себя. Без посторонней помощи это невозможно.
Я притаился внутри, стараясь не дышать. Не учуяли бы только человеческий запах. Ведь у них может быть собака.
Осторожно ступая по паперти, я заглянул на лестничный ход, ведущий на колокольню: лестничный пролет наполовину обрушен, в беспорядке лежат в полумраке истлевшие по краям ступени. Путь на колокольню был отрезан. Имелся еще один путь – центральная часть церкви. Здесь было светло. Через зарешеченные окна гулял ветер. Сверху, как и прежде, свисал длинный крученый стержень четырехугольного сечения. С него не соскальзывают руки. Это я помнил. Под куполом металлический стержень изгибался в виде петли, вися на еще более толстом кольце.
В колхозные времена здесь висела люстра, а сама церковь использовалась по-разному: здесь хранили то зерно, то пустые бутылки. К середине хрущевской эпохи церковные двери будто сами собой распахнулись: настала наша эпоха, время подростков. Мы играли здесь в войну, в немцев и русских, щеголяя в солдатских пилотках и фуражках, обвешанные деревянными пистолетами и шашками. Это было время Чапаева и Александра Матросова.