Это был самый сложный период в нашей жизни. Болезнь тоже не теряла времени. Я пыталась уговорить его бросить работу, но он меня не слышал. Его поведение пугало окружающих. Каждый день он шел на работу, словно на Голгофу. Болезнь уже не скрывала своего присутствия. Она была всюду, и прежде всего на его лице. Интересоваться здоровьем, глядя на него, было просто кощунством. Все вокруг играли в одну и ту же игру – делали вид, что ничего не происходит. При каждой встрече он пристально, иронично и даже игриво всматривался в глаза собеседника и всем своим видом, манерой поведения провоцировал его, давая понять, что ему глубоко наплевать, что тот думает о его состоянии, а если сомневается, тогда пусть спросит, посочувствует, пожалеет, в конце концов. Для него самым главным было не оставаться наедине с болезнью.
Я тоже вместе со всеми играла в эту игру. После возвращения с работы мы вечерами проводили время на кухне, подробно пересказывая друг другу прожитый день. Каждый раз сценарий был один и тот же. Я готовила ужин, он стоял возле меня, жевал яблоко и рассказывал, рассказывал, рассказывал. Это было увлекательно и интригующе, хотелось тут же взять диктофон и записать. По мере развития болезни рассказы становились все подробнее и подробнее. Передо мной открылся целый мир человеческих судеб, политических интриг и заговоров. Я знала, кто с кем спит, за кем следят и кого «слушают». Погруженная в переживания, я не понимала, зачем мне так много этой страшной информации. Но любопытство брало верх. У меня и мысли не было с кем-то поделиться, как-то воспользоваться услышанным. Он в этом и не сомневался. Педантично и настойчиво вводил меня в курс дела, накачивал информацией, как накачивают резидентов перед заброской в чужую страну. Давал мне шанс выжить, как бы намекал: если ты не дура, то правильно воспользуешься этим. Но поняла я это гораздо позже.
За два дня до смерти он познакомил меня с весьма странным типом – что-то среднее между бандитом, сутенером и бизнесменом. Я сразу представила себе, как они вместе проводили время. Захотелось закатить скандал. Но было поздно. Все это уже не имело значения.
Похороны прошли помпезно, с почетным караулом и оркестром. Со свойственной ему иронией, еще задолго до смерти, он в деталях описал прощание «с верным сыном своего народа», поименно назвав всех присутствующих. Он рассказывал так образно и зримо, что у меня возникало ощущение, будто я смотрю фильм.
Пока мы были вместе, я не интересовалась, откуда у нас деньги. Их было всегда столько, сколько было необходимо. Так жили не только мы, но и его прежняя семья, жена и пятнадцатилетний сын. Но теперь выяснилось, что деньги, которые у меня остались, вернее, те, к которым я имела доступ, закончились. Собственно говоря, после его смерти я продолжала вести тот же образ жизни, не задумываясь над тратами.