– Ты откуда, босс? – вступил в разговор дворник, усатый мордас средних лет, похожий на нобелевского лауреата, писателя Маркеса.
– Из семьсот первой.
– Иди в офис, плати сто пятьдесят и возвращайся с чеком.
Зачем спрашивать, из какой он квартиры, чтобы сказать: «Иди и плати»?
Избавление от покупки обходилось в две ее стоимости. Кроме того, перед ним стояли прекрасные, готовые ехать на свалку и потому совершенно бесплатные матрасы. Ста пятидесяти долларов в кармане не было.
Курица едва удержался, чтобы не бросить матрас прямо здесь и не сказать охраннику и дворнику, что они недоноски, ничтожества, один нигер, другой сраный латинос, что законы их – говно, пусть они эти сто пятьдесят себе кое-куда засунут, и что Маркес не такой уж хороший писатель.
– Могу вывезти твое барахло за сотню, – вполголоса предложил Маркес. – Эти чертовы менеджеры – сквалыги, не дают заработать. За десять лет ни одной премии на Рождество! Только футболки выдают, а цена им два бакса! – Маркес оттянул на груди белоснежную футболку с отложным воротничком и двумя пуговками под горлом.
– Двадцать, – предложил свою цену Курица.
– У меня семья, босс. Чем кормить детей? Да и с этим поделиться придется, – Маркес кивнул на охранника, который старательно делал вид, что не слышит их разговора.
Маркес распространял богатый букет ароматов, он пах просроченными продуктами из магазина здоровой пищи, травяными пилюлями для сосудистой системы, глотками вина со дна бутылок, недокуренными сигарами – одним словом, издавал запах помойки дома, населенного обеспеченными людьми.
Курица вызвал лифт.
– Подумай о боге! – горячо воскликнул Маркес, позабыв об осторожности.
– Двадцать пять, – рявкнул Курица, подумав о боге.
За стальными дверцами колыхнулось. Дверцы разошлись. Курица втолкнул матрас в лифт и вдавил цифру «7».
С догом Курица и блондинка познакомились меньше года назад. Почти сразу после покупки квартиры. Пятидесятилетний богач, наследник разнообразной недвижимости. Здоровый, крепкий, напористый, не чуждый прекрасного, увлекается фотографией, живет в пентхаусе прямо над ними. Стали часто общаться. Он ввел их в здешний круг. Не эмигрантское гетто, а настоящие белые американцы, немного евреи, но не слишком, с родословными, с бабкиным фарфором и дедовскими клюшками для поло. Местный бастион старой Америки, упорно сопротивляющийся латиноамериканской волне. Очень лестно.
Дог не голодал в детстве. Не сомневался в своей правоте. Твердо стоял на пружинистых ногах. Эффективный, плотно устроившийся в жизни. Курица мечтал быть таким. Они и внешне похожи. Могли бы сойти за братьев с разницей в возрасте в двадцать лет.