Лифт остановился на этаже Этана. Он даже не попытался выйти.
– Это тебя волнует?
– Пойдем, – вздохнула она.
Потребовалось усилий куда больше, чем она предполагала, чтобы отстраниться, вырваться из его объятий.
Они рука об руку шли по длинному коридору. Френсис подождала, пока Этан откроет дверь. Они вошли внутрь.
На этот раз она не попыталась завладеть пультом от телевизора. Просто стояла посреди номера, в котором волею случая ей придется проводить все больше времени. Ночевать, пока они не поженятся. А потом? Придется снять квартиру, не так ли? Не может же она жить в гостиничном номере целый год. И не представляет Этана в особняке Бомонтов. При одной мысли об этом Френсис в ужасе содрогнулась. Господи боже мой, она собирается замуж за этого человека! Через полторы недели!
Этан встал позади нее и обнял за талию. Он успел сбросить пальто и перчатки, она заметила это, когда его пальцы развязали пояс у нее на талии. Потом он снял с нее пальто.
Это спектакль? Или не спектакль.
Он по-прежнему мог сделать все, чтобы заставить ее подумать о том, что, в сущности, он хороший, порядочный человек. Все возможно. Он вполне может попытаться выкачать из нее больше информации, если намеревается отнять очередной большой кусок власти или денег у Бомонтов. Может, он так ухаживает за ней, чтобы потом безжалостно бросить и поставить на место, особенно после проделки с пончиковой пятницей.
Однако он снова обнял ее и притянул к себе.
– Тебя не беспокоит, что они не одобряют все это? Не одобряют нас?
– Они редко одобряют что-то, исходящее от меня. Но не волнуйся, – поспешно добавила она. – Чувство часто бывает взаимным. Неодобрение – тот цемент, который скрепляет Бомонтов.
Она постаралась сказать это так, словно речь шла о комическом факте природы. Да, собственно, так оно и было.
Но Френсис чувствовала себя странно, настолько не в своей тарелке, что ничего не получилось.
– Он твой любимый брат? Если не считать близнеца?
– Да, Филип устраивал лучшие вечеринки, таскал мне пиво. Полагаю, мы были друзьями. Могли делать вместе все, и он никогда не осуждал меня. Но теперь он не пьет. Жена помогла и запретила ему.
– То есть теперь он не тот брат, которого ты знала.
Этан вытащил из ее волос лилию и положил на столик. Распустил ее волосы и запустил в них свои пальцы.
– Думаю, ты прав. Но все меняется. Единственное, что неизменно, – сама перемена, не так ли?
Она знала это лучше, чем кто-либо другой. Разве ее не так воспитывали? Ни постоянства, ни гарантий. Только честь фамильного имени.
До тех пор, пока это тоже перестало означать то, что означало всегда.