– Постой, – дрожащим голосом позвала девушка, – ты кто?
– Я здесь прибираю, – правдиво сказала Юмья, закрывая дверцу, и двинулась к разгромленному краю. Составив к стене ведра и щетки, она набрала полные руки железяк.
– Это вверху хранится, – шепотом сказали сзади, – давай, положу, ты не дотянешься.
– Спасибо, госпожа, – ответила Юмья и взялась за ведро поменьше, – а откуда воду набирать для поилок?
Девушка осторожно выглянула в щелку. Осмотревшись, она показала на колодец поодаль:
– Не видно Нонны, – сказала она и подхватила второе ведерко, – пошли вместе, а как ты ее увел?
– Да так, умею просто, только вы, уж пожалуйста, не говорите никому, госпожа, что я со зверями толкую, сделайте такую милость, – умоляюще сказала Юмья.
– Да уж, пожалуй, госпожа Орегона и на костер может отправить, даже не думай, я ни гу-гу. Да чего ты заладил, какая я тебе госпожа, Ижейка меня зовут, камеристка я у госпожи Орегоны.
Вода из бадьи плеснула на пол:
– А меня Юмом кличут. Натаскали и не заметили, – сказала Юмья совершенно оправившейся девушке, – а куда ты у Нонны щенка девала?
– Лудорваю отнесла, они воинский дом открывали, а туда надо котенка и щенка обязательно первыми пустить. Так они там и остались.
– Можешь привести его сюда ненадолго?
– Да что ты, – плеснула руками Ижейка, – разве ж в воинский дом можно женщине заходить! Он после этого только на дрова годится! Ты откуда же такой, что простых вещей не знаешь?
– В лесу мы жили, на заимке, два часа как сюда взяли, – ответила Юмья. – А мальчикам можно?
– Пока усы не растут, не положено, – засмеялась камеристка. – Ну ладно, скоро госпожа с охоты вернется, не дай бог увидит без дела, запорет. Пошла я. Спасибо тебе, малыш!
– Да пребудет с тобой удача, госпожа…
Сроду не едала Юмья хлеба вкуснее, чем краюшка из-за пазухи деда Шаркана. С рассвета крошки во рту не было, а уже и закат догорел. Под старой овечьей шкурой, на сеновале над ездовыми зверями, было тепло – животные обогревали домик не хуже печей. Юмья даже блох не заметила, каменная усталость самого трудного в жизни дня настигла ее посредине попытки укрыться.
Проснулась она, чихая. Василий сидел у самого лица, и его шелковый хвост при каждом вдохе щекотал ноздри. Юмья зажмурилась на минутку, пытаясь остановить мгновение, случившееся таким же, как и вчера, и месяцы назад. Но предчувствие разочарования оказалось таким острым, что Юмья открыла глаза: все равно сеновал не превратится в уютное запечье, а чужая коричневая крепость – в их лесной домик.
– Васенька, хороший мой, как дела?
…сколько угодно мышей, злые ноги, злые собаки, и уже блох полная шуба…