Двинувшись далее в сторону Дамаска, нигде не встречал он противления. Князьки городов и крепостиц сами выносили ему ключи и тем спасали себя и жителей своих от погибели. Подойдя к Дамаску, Тамерлан расположил орду вокруг города и принялся вести осаду. Несчастный султан сирийский Фарудж, выйдя из города, снова испытывал судьбу, вступив в битву с чагатаями, и снова был крепко бит, бежал, оставив на поле боя мертвое войско, а город его вскоре сдался на милость победителя. Однако милости никогда не знало сердце смертоносца. Войдя в Дамаск, Тамерлан тотчас объявил жителей его погрязшими в мерзости, предающимися гнусным забавам содомским, и повелел воинам своим разорять град Дамаск беспощадно. И горел город сей прекрасный со всех сторон. И весь выгорел, окромя той башни, на которую в грядущем ожидалось сошествия Иисуса Христа, коего мусульмане именуют Исою.
О страшное зрелище! О дикое злодеяние, коему аз был свидетелем, и не токмо свидетелем, но и соучастником. Увы мне, грешному! Како дерзну рассказать о том? И Царица Небесная не сможет на Страшном судищи выпросить для меня прощения перед Господом. Малодушен и слаб оказался я, уроженец рязанский Александр, когда услышал повеление поганого государя своего. А повелел Тамерлан тако: «Каждому, кто считает его господином, принести одну отрубленную главу жителя Дамаска. А ежели кто не принесет, тому самому голову с плеч долой рубить». И пошли все снимать жатву немыслимую. И всех мужчин дамасских обезглавили, но чагатаев было больше, нежели всех мужчин в городе, и начали тогда отрезать главы женам. Аз хотел бежать, но не сумел, и подошла моя же очередь нести Тамерлану отсеченную голову. И хотел я покорно выю свою склонить под меч злодея, да спасло меня лихое хитроумие некоторых чагатаев, кои срезали не одну, а несколько голов и потом эти головы продавали тем, кто сам не умел лишать людей жизни. И егда хотел я уже виниться, некий бездушный богатырь-барлас предложил мне купить у него сей страшный товар. Что делать оставалось мне, грешному? Голова-то уже была отсечена. Я и купил ее за сто таньга. И принес поганому царю самаркандскому, и тем спас свою жизнь. А голова та была женская и, быть может, принадлежала матери семейства. С укором взирали на меня ее мертвые очи, покуда нес я главу сию кровожадному злодею.
Сказывают, что всех голов тогда было собрано около ста тысяч. Из них злодей построил семь башен, по количеству врат Дамаска. Пред каждыми вратами по башне. Были же и среди чагатаев такие, коим не удалось ни отсечь, ни купить голову, и им самим тогда пришлось внести свою голову в постройку башен, и слышал я, что таковых чагатаев оказалось не так мало.