– И мы не можем взять их с собою? – воскликнул дон Гомес.
– Нет.
– Но почему?!
– Таков приказ сеньора Тамерлана.
– Ясное дело, – развел руками дон Гонсалес, – ведь он хочет убедиться насчет хвостиков.
– Каких хвостиков! – возмущался дон Гомес. – Неужто он и впрямь?.. Да нет же! Он просто забавлялся таким образом, да и хотел доставить нам удовольствие. Но ведь нельзя забавляться бесконечно. Я привык к своей Гиридже!
– Опомнитесь, дон Гомес, – воззвал к его благоразумию магистр богословия, – ведь вы же христианин, а в Толедо у вас супруга и трое детей.
– К тому же если уж вам так полюбилась ваша Гириджа, какого чорта вы приставали к моей Гульяли? – добавил дон Гонсалес.
– Поединок наш еще продолжится, дон Гонсалес, уверяю вас! – сверкнул глазами дон Гомес, не зная, что и возразить своим соотечественникам.
– Прошу вас больше не ссориться, а поскорее продолжить сборы. Через некоторое время я вновь зайду за вами, и тогда уж мы должны будем отправляться, – поспешил вмешаться Карво-Туман.
Спустя два с половиной часа, трогательно распрощавшись со своими наложницами, которые все кроме Гириджи были беременны, послы короля Энрике покинули Кок-Сарай и вскоре в сопровождении всех своих слуг, охранников и оруженосцев, а также Карво-Тумана и его людей покинули гостеприимный Самарканд, обиталище самого жестокого и щедрого владыки Востока, чье застывшее тело лежало в это время на смертном одре.
Трепетное чувство не оставляло их во все время, когда они оглядывались на столицу великого Тамерлана, окруженную высокими валами и глубокими рвами, зелеными виноградниками и пышными садами. Затем постройки города скрылись за деревьями, и можно было подумать, что там вовсе нет города, а стоит огромный-огромный лес.
– Прощай, Самарканд! – промолвил дон Гонсалес с неожиданной слезой в голосе.
– Век бы тебя не видеть! – ханжески промолвил магистр богословия.
– А я буду тосковать, – тяжело вздохнул гвардеец короля Энрике. – Мне здесь было лучше, чем где бы то ни было. А жену свою я не люблю и с удовольствием бы провел остаток жизни с Гириджой.
– Стыдитесь, католик! – проворчал дон Альфонсо.
– И жаль мне, что я католик! – снова тяжко вздохнул дон Гомес и дальше уже молча ехал на своем превосходном караковом жеребце, изящная стать которого, вороные бока и редкостная желтизна морды и паха вызывали зависть у многих чагатаев, но ни с кем из них дон Гомес не согласился обменяться, даже когда взамен ему предложили слона.
Приехав в огромный загородный сад Тахта-Карача, послы разместились там и целых три дня ожидали дальнейших указаний своего нового сопровождающего. Когда они пытались узнать, почему их задерживают, Карво-Туман объяснял это тем, что в империи в связи с объявленной войной Китаю очень неспокойно, сын Мираншаха, Султан-Хуссейн, полубезумный, как его отец, разъезжает повсюду с бандами головорезов и грабит проезжающих купцов, а потому нелишним будет соблюсти осторожность и двигаться большим караваном. Здесь и впрямь к испанцам присоединились турецкое и вавилонское посольства, с которыми дон Гонсалес пытался наладить общение, покуда дон Альфонсо и дон Гомес развлекались винопитием. К счастью, ни писатель, ни гвардеец не вспоминали о продолжении своего поединка, а дон Гонсалес потому еще не присоединялся к компании двух собутыльников, что спешил записать в своем подробном дневнике события последних дней их пребывания при дворе сеньора Тамерлана.