– Еще бы, я так часто использовал его, целуя мою миленькую, что она и освоила мой язык, а он у меня испанский, – пояснил дон Гомес. – Надеюсь, вы простили меня и не намерены продолжать поединок?
– Ошибаетесь. Намерен. Но не сейчас, – ответил писатель. – Боюсь, все не так просто, как вы объясняете. Я подозреваю худшее. Возможно, сеньор Тамерлан скончался и нас выпроваживают отсюда поскорее, дабы мы не успели узнать о его кончине.
– Зачем же? – не понял дон Альфонсо.
– Пока не знаю, – сказал дон Гонсалес. – Они уже объявили войну Китаю…
– На которую я с величайшим бы удовольствием отправился, будь со мною не такие хлюпики, как вы, – сказал дон Гомес.
– Мне в голову пришла одна полубредовая идея, – продолжал дон Гонсалес. – Что, если чагатаи хотят вообще скрыть смерть своего владыки и идти на завоевание Китая, делая вид, будто Тамерлан жив и ведет их?..
– Думаю, это маловероятно, – пробормотал магистр богословия.
– А мне эта мысль по нраву! – гоготнул личный гвардеец короля Энрике.
Посланцы с далекого острова франков, который и впрямь существует, да только не в Испании, а во Франции, продолжали обсуждать создавшееся положение и выдвигать различные домыслы. Во время их беседы хиндустанка Гириджа забралась на колени к сидящему в кресле дону Гомесу и, обняв его, горько заплакала. Стали выяснять, в чем дело, и она на весьма приблизительном испанском языке объяснила, что чувствует очень скорое расставание.
– Нас не буль скоро вместе, – говорила она сквозь слезы. – Нас возвращолься для Тамерленг – Гириджа, Афсанэ, Гульяли, Дита. Вас возвращолься для эмир Энрике – саньяр Гомес, саньяр Гонсале, саньяр Альфанса.
Вскоре и другие наложницы стали хныкать, поняв причину слез Гириджи, и тогда дон Гомес сказал:
– Они чуют, наши бедные киски! Должно быть, нам и впрямь пора упаковывать свои пожитки и подарки.
– Я тоже такого мнения, – сказал дон Гонсалес.
– Что ж, пожалуй, и я, – горестно вздохнул дон Альфонсо, хотя он-то как раз должен был бы радоваться – ведь так стремился поскорее покинуть Самарканд и двинуться в обратный путь.
Когда Карво-Туман вновь появился, испанские послы уже вовсю отдавали своим слугам распоряжения о том, куда какие вещи складывать. А вещей у них оказалось немало. Одних только халатов самой искусной работы, подаренных Тамерланом, у каждого оказалось штук по двадцать, не говоря уж о прочих дарах щедрого измерителя вселенной. Увидев сборы, Карво-Туман извинился перед послами за то, что был с ними не вполне вежлив, после чего объявил:
– Увы, сеньор Тамерлан подтвердил свой приказ и хочет, чтобы вы поскорее покинули Самарканд. Он велел передать, что желает счастливого пути и любит как подданных великого государя Энрике. О своих наложницах можете не беспокоиться – они возвратятся в эндерун дворца, а дети, рожденные ими от вас, получат превосходное воспитание.