Помимо жен и судей на суд были допущены трое секретарей – Асям-Новруза, Турсунмурад и Искендер, а также зачем-то астролог Абдулла Лисон, которого Тамерлан ценил больше, чем кого-либо из звездочетов. Наконец, была здесь и раиса Султангол, призванная быть защитницей своей подопечной.
По знаку Тамерлана началось разбирательство дела. Слушая речи судей, великий эмир пребывал явно в некотором возбуждении, пот каплями стекал по его лбу и переносице, время от времени Тамерлан подавал реплики, требуя в точности прочесть тот или иной параграф законодательства, тот или иной аят Корана. Минбаши Джильберге был приглашен в качестве главного свидетеля. Он подробно рассказал, как застиг беглецов в Термезе, и засвидетельствовал, что обвиняемые находились друг с другом в любовной связи. Он чуть было не проговорился и о том, как видел свидание Мухаммеда и Зумрад еще в саду Баги-Чинаран два с половиною месяца тому назад, но вовремя спохватился, что тем самым мог бы здорово навредить себе. Султангол довольно невнятно бормотала что-то в оправдание своей подопечной, но больше в собственное оправдание, и попросила лишь, чтобы смерть бедняжки Зумрад была не слишком болезненной.
Наконец семейство признало вину изменницы и ее соблазнителя неоспоримой и полной, заслуживающей только смертной казни. Оставалось лишь решить, каким способом изъять жизнь из тел Мухаммеда Аль-Кааги и Яугуя-аги. Тут все присутствующие просили Тамерлана о снисхождении, напоминая о многих заслугах молодого дипломата и об извинительной младости неверной жены, которая не успела еще как следует испытать власть своего мужа. В самую последнюю очередь были опрошены жены. К их чести, они тоже просили о снисхождении, а кичик-ханым Тукель и вовсе умоляла Тамерлана ограничиться крепкою поркой.
– Вот как? – удивился Тамерлан. – А не боится ли моя кичик-ханым, что коли она защищает изменницу, то может быть заподозренной в том, что и сама такая же?
– Нет, господин наш, – гордо отвечала дочь Хызр-Ходжи, ведая чары красоты своей, – не боюсь. Всяк скажет, что я являю пример верности и любви к мужу моему. И именно потому, что я уверена в себе, и прошу милости к падшей Яугуя-ага. И к ее любовнику. Да, и к нему.
– Что ж, – сказал Тамерлан, – ответ, достойный звания кичик-ханым. Ну а что скажет наша великая царица Сарай-Мульк?
– Я могу повторить все, сказанное кичик-ханым, – произнесла биби-ханым. – Мне тоже жалко маленькую Зумрад, которую вы назвали красивым именем Яугуя-ага. О соблазнителе просить не стану. Его следует казнить самой лютой казнью. Но и о неверной жене не хочу хлопотать. Не потому, что я жестокосердна. А потому, что желаю справедливости. Вспомните, как десять лет назад была обвинена в неверности Чолпан-Мульк. Вина ее не была настолько очевидной и вопиющей, как вина Зумрад. И все-таки Чолпан-Мульк в назидание всем женам нашей страны была заживо сварена в кипятке. Так чем же, скажите мне, Зумрад отличается от Чолпан-Мульк? Я прошу господина нашего соблюсти справедливость.