– Жаль, что нельзя было взять слонов, – сказал он, обращаясь к Халиль-Султану, и двоюродный брат понял, что мальчик этой фразой просто хочет скрыть волнение.
– Да, – кивнул он, – явиться в Китай на слонах… Представляю, какое это было бы зрелище.
Аллахдад подал Тамерлану саблю. Осмотрев ее, великий эмир остался недоволен и потребовал другую. Глядя на его порозовевшее лицо, трудно было вообразить, что еще недавно самые близкие люди считали его мертвым.
Мирза Искендер подъехал к Шарафуддину Али Йезди и поприветствовал его. Шарафуддин улыбнулся:
– Я слышал, вы тоже были в опале?
– Не так долго, как вы, но несколько построже.
– Сидели в зиндане?
– Побывал в этом раю. Вы станете описывать то, что произойдет сейчас? – поинтересовался Искендер.
– Не знаю, – пожал плечами Шарафуддин. – А почему бы и нет?
– Я тоже.
– Надеюсь, вы не считаете меня своим литературным соперником?
– Считаю. Но разве это плохо? – улыбнулся Искендер.
– Пожалуй, хорошо. Буду рад вашему соперничеству. И дружбе.
Подъезжающие командиры кушунов, туменей, сотен и десятков располагались вокруг места заклания, не слезая со своих лошадей. Минбаши Джильберге очутился подле минбаши Милодрага, серба, равно как и он некогда воевавшего на стороне Баязета.
– Как вам нравится то, что он затеял на сей раз? – спросил немец.
– Что-то новенькое, – отвечал Милодраг. – Хочет пролить кровь китайцев задолго до того, как придет в Китай.
– В Китай! Подумать только! Вы могли вообразить себе несколько лет назад, что отправитесь с походом на другой конец света?
– Нет, не мог, – честно признался сербский витязь. – Но мне это по душе.
– Мне тоже, – с многозначительным вздохом сказал Джильберге. – А вон, смотрите-ка, видите того юзбаши европейского вида? Знаете, кто это?
– Знаю, это дон Гомес, бывший гвардеец короля Кастильи.
– Чудно, не правда ли? Только ему стоило захотеть пойти тоже в поход на Китай, как хазрет тотчас же присвоил ему звание сотника. Где справедливость? Ведь нам с вами первое время пришлось походить в командирах десятки.
– Говорят, он неплохой рубака.
– А мы с вами что, плохие?..
В это время забили литавры и затрубил карнай. Тамерлан, выбрав наконец себе самую острую саблю, поднял ее над головой и прислонил плашмя к своему затылку. Когда литавры и карнай смолкли, по холму разлилось гробовое молчание.
– Дети мои! – сказал Тамерлан тем самым своим голосом, которым он умел завораживать слушающих его. – Вы думаете, мы уже начали поход на Китай? Нет, еще не начали. Но сейчас начнем его. Сейчас мы положим основание нашей грядущей великой победы. Никогда раньше мы так не делали. А жаль. Это было бы красиво. Я представляю себе башни-памятники в честь наших походов. На юго-востоке от Самарканда – в память об Индии. На юго-западе – в память о Сеистане и Фарсе. На западе – в память об Анкаре и Испагани. На северо-западе – в память о Золотой Орде. Может быть, мои внуки когда-нибудь возведут их. А сейчас мы начинаем великий поход на Китай, и в честь этого события здесь, на холме, будет воздвигнута башня, со всех сторон обложенная китайскими головами. Пусть каждый отсечет одну голову и отдаст ее каменщикам, дабы они могли произвести облицовку уже готовой каменной башни. А когда мы вернемся из похода, пустые глазницы черепов будут смотреть на нас, встречая победителей. Йа-ху-у-у!