В первый раз за всю свою взрослую жизнь Алек узнал, что такое бессилие. Он не мог настоять на том, чтобы все шло, как хотелось ему, не мог повлиять на ситуацию своим именем или деньгами. Нужно было принять горькую правду – Элли была больна, а ребенок в опасности. И сейчас ее везли по улицам Лондона в машине с мигалкой и сиреной, и она не хотела видеть его рядом с собой.
Горький привкус поселился во рту.
Мог ли он винить ее?
Он приехал в больницу так быстро, как только смог, но его обычное умение спокойно ориентироваться всюду подвело его, и он потерялся в лабиринте коридоров, пока добрая нянечка не сжалилась над ним и не отвела в отделение. Сердце его билось где-то в горле, когда он вошел туда, где все вокруг сияло белизной и стерильностью. Но к Элли его не пустили.
– Я ее муж, – говорил он, и слова его казались ему фальшивыми. Какое право у него было называть себя ее мужем? Может, потому медсестра бросила на него такой неодобрительный взгляд? Элли рассказала ей правду в момент слабости, умоляя медсестер не пропускать к ней мужчину, что принес ей лишь боль и страдания?
– С ней сейчас доктор.
– Прошу… – Голос его надломился – безжизненный и какой-то пустой, он совсем не был похож на его голос. Но ведь ему раньше не приходилось никого ни о чем просить, разве нет? С тех пор, как он покинул этот склеп отцовского дома, где ночами, прохладными от кондиционеров повсюду, он лежал, накрыв голову подушкой, слишком испуганный, чтобы плакать. Слушал отдаленные крики цапель, разносящиеся по острову, и молил безучастного бога вернуть ему мать. А потом, как сейчас, он потерял контроль над происходившим. Ничего не могло произойти по твоему желанию. Теперь он понимал, почему отворачивался от всех отношений – он не мог их контролировать, а именно контроль стал его спасательным кругом в этом мире, где все было призрачно. Сердце его бушевало в груди. А может, это было оттого, что до Элли у него не было серьезных отношений ни с кем?
Он посмотрел в глаза сестры:
– Как она?
– Сейчас стабильно.
– А… ребенок?
Голос его вновь прервался. Он не ожидал, что этот вопрос дастся ему с таким трудом и что ответ на него будет вдруг так ему важен. Когда вдруг этот нерожденный кроха успел завладеть его сердцем? Алеку казалось, что мир замер, когда женщина взглянула на него с осторожным спокойствием – словно стараясь утешить его, не давая ложных надежд. Наверное, этот вопрос ей задавали миллион раз.
– Боюсь, что-либо говорить пока рано.
Алек не мог ничего сделать, кроме как принять ее слова, и когда его проводили в комнату ожидания, он лишь угрюмо кивнул. Окна выходили на какую-то мрачную кирпичную стену, на побитом столике была стопка старых журналов, но больнее всего оказалось смотреть на пластиковые кубики в углу, наверняка принесенные для детей, что могут прийти с родителями.