Последняя ошибка Рыжегривого льва
После вторичного отречения Наполеона от престола, последовавшего 22 июня 1815 года, и возвращения к власти Людовика XVIII для Мишеля Нея наступили смутные дни. Он хорошо понимал, что король и окружающие его трон роялисты не простят ему предательства. Так и произошло. Несмотря на то, что принятая 3 июля 1815 года Конвенция о капитуляции наполеоновских войск содержала статью XII, гарантировавшую амнистию всем сражавшимся в армии императора, Бурбоны сделали из нее задним числом необходимые изъятия. Это позволило им развязать настоящий террор в отношении лиц, особо помогавших «узурпатору». Они жаждали кровавой мести. И, как справедливо отмечает С. Захаров, «самым подходящим бальзамом, которым Бурбоны старались умастить свою уязвленную гордость, была для них кровь маршала Нея, человека, обещавшего им привезти „корсиканскую канарейку“ в железной клетке».
Понимая, что его жизнь под угрозой, маршал поначалу предпринял меры предосторожности, которые позволили бы ему покинуть Францию. Еще 20 июня он позаботился о выправке двух паспортов для выезда в Швейцарию. Как пишет С. Егоров, один был выписан «на собственное имя, другой на имя торговца Мишеля Нейбурга, купца, путешествующего со своим секретарем Тальма и слугами Хавьером, Серретом, Боне и Матоном». Одновременно рассматривается и вариант отъезда Нея в США, «о чем свидетельствуют два письма его друга, господина де Понтальба, найденные в его портфеле во время ареста». Так или иначе, но маршал, следуя советам Сен-Сира и Даву, старается сделать все, чтобы как можно быстрее покинуть Францию. Но уже к концу июня все эти лихорадочные приготовления к отъезду сходят на нет. Почему? Здесь есть сразу несколько объяснений. Первое мы находим в словах самого Нея: «Я мог бы уехать в Соединенные Штаты, но я остался, чтобы спасти честь моих детей. Выезжая из Парижа, я объявил, что готов предстать перед королем…» Это означало, что маршал предпочитал открытый разговор-объяснение с монархом по поводу своего поступка и надеялся на понимание и прощение с его стороны, в то время как бегство из страны, как пишет А. Егоров, «означало бы признание им своей вины, бесчестье, которое должно было бы пасть не только на его голову, но и на головы его детей…».
Вторая причина промедления с отъездом состояла в том, что помимо чести маршала волновала его будущая служба. Да-да, он думал и надеялся, что Временное правительство вернет его в армию. А еще он рассчитывал на результаты переговоров, которые велись с союзниками о капитуляции Парижа. Однако время шло, а позитивных перемен не наблюдалось. И только 6 июля, увидев вошедших в столицу англичан и пруссаков, Ней наконец-то решается на отъезд в Швейцарию. Но уже через три дня он оказался в Сент-Альбане – курортном городке в департаменте Луара. Позже, на заседании военного трибунала, маршал объяснил свой приезд туда так: «Я покинул Париж 6 июля, когда союзники вошли в столицу. В мои намерения входило выехать в Швейцарию. Комиссар полиции Лиона, навестивший меня, предупредил, что все дороги, ведущие в Швейцарию, охраняются австрийцами, а посему следует опасаться того, что я буду арестован ими. Он посоветовал мне или запросить у них паспорт, или отправиться на минеральные воды в Сент-Альбан, недалеко от Роана, и там ожидать известий из Парижа».