Итак, сегодня утром я, как вы и предсказывали, проснулся разбитым, как с тяжкого похмелья, хотя накануне не выпил ни капли шнапса. (Что послужило бы хоть и слабым, но утешением.) Странно, но со вчерашнего дня я убедил себя, что Вера сейчас где-то в Венесуэле. Это не значит, что я имею в виду подлинную Венесуэлу со столицей в Каракасе. В моем сознании Венесуэла — некая далекая страна, существующая на грани реальности и вымысла; страна, в которой легко исчезнуть, не оставив следов. Я представляю себе, как она живет там, а вместе с ней — тот самый «кто-то». Хотя нет, я не могу себе этого представить.
Аделина! Я не хочу превращать нашу с вами переписку в обсуждение истории моего фиаско. Не хочу, чтобы мы мусолили эту тему. Это скучно и уныло. Когда я еще писал романы (видите, я употребляю несовершенную форму глагола), то часто сам себя хватал за руку: стоп! Хватит разводить психологию! Хватит драматизировать! Легче, мальчик мой, легче! Пропусти туда немножко живой жизни! Я вспоминал, как дети, дождавшись моего возвращения из очередной поездки, дружно стучали кулачками по столу и скандировали: «Ис-то-ри-ю! Ис-то-ри-ю!» Они ждали не взвешенного отчета о моих литературных встречах в Москве или в Бордо, а рассказа о том, как во время пресс-конференции я заметил на щеке у своего русского переводчика засохшую капельку зубной пасты и шепотом сообщил ему об этом на ухо, как он замогильным голосом ответил мне: «Spasibo», достал платок, послюнил его и ликвидировал непорядок. Вот что они хотели слышать. Читатели устроены точно так же. Долгие объяснения их утомляют. Они желают чего-нибудь остренького (кстати, Аделина, где рассказ о ваших «выходках»? Он бы меня посмешил, и это стало бы мне лучшим подарком).
Что я, со своей стороны, могу предложить вам?
Давайте-ка займемся охотой на цыплят.
Моя опечаленная дочь? Конечно, она в печали, но не потому, что расстается со своим высоколобым занудой, который на протяжении почти десятка лет отравлял нам семейные трапезы своими мутными лекциями по политэкономии. Она грустит по себе, по потерянному времени, которое могла бы прожить в счастье, по несбывшимся мечтам. Но она все это преодолеет. Я верю в свою Еву.
Бойлер? Отремонтирован.
Документалистка? Венера прекраснозадая.
Синица? В нокауте.
И — на сладкое — самое забавное: моя вторая корреспондентка из Сарты.
Я был уверен, что своим прохладным, мягко говоря, ответом отправил ее за пределы десятиметровой зоны (на жаргоне регбистов), но ничего подобного! Она стоит на своем. Вообразите себе, ей «не терпится прочитать зарождающийся роман». Чует мое сердце, вранье мне еще аукнется. Она рассуждает о «Туманном замке» и относит его к моему «галлюциногенному» периоду! Он у меня так и не закончился, только галлюцинации изменились: теперь я грежу наяву, чтобы она от меня отвязалась! Но есть и кое-что похуже: она родилась в тот же день, что и я, 5 мая, а такое не выдумаешь. По всей вероятности, ей видится в этом совпадении дат знак нашего душевного родства. Еще она утверждает, что у нас с ней один и тот же темперамент и что мы, как все Тельцы, «гедонисты и гурманы». Я чуть не помер, честное слово! Будь здесь Вера, я дал бы ей прочитать письмо этой дамочки, и она, раскатывая «р», сказала бы: «Да у нее пожар-р в одном месте! Лучшее ср-редство — ведр-р-ро холодной воды!» Но самый ужас-ужас я припас напоследок: поскольку я твердо заявил, что не собираюсь в Ле-Ман, она намеревается сама притащиться сюда! Ее папаша-старик живет где-то по соседству. Нет, вы только вдумайтесь: она готова прыгнуть в машину и прикатить ко мне в гости!