— Мина, — не крикнул, а прошептал мичман, и тут же увидел перед собой каменную стенку, на которую с железным хрустом корпуса влезал «Богатырь», сильно раскачи — ваясь.
Вслед за тем наступила гиблая тишина.
* * *
В этой тишине раздались рыдания. Приникнув лбом к ледяной броне, громко плакал капитан 1-го ранга Стемман:
— Я же говорил — нельзя… семь узлов — не больше. А теперь… сколько лет… служил… все прахом! Моя карьера…
К нему, скользя по решеткам мостика, подошел Иессен:
— Александр Федорович, вы не виноваты. Виноват в этом лишь я и всю вину за аварию беру на себя…
Крейсер всей носовой частью разодранного корпуса прочно сидел на острых камнях. Как назло, только сейчас туман распался, и штурман сразу определил место аварии:
— Мыс Брюса… бухта Славянка… сидим крепко!
Сели так, что нос крейсера свернуло в сторону. Через громадную пробоину вода уже затопляла отсеки, следующие за таранным форпиком. Стемман кричал в амбушюр переговорной трубы, чтобы в машинах не жалели угля и пара:
— Сколько можете… дайте… самый полный назад!
Винты работали с такой мощью, что из-под кормы искалеченного «Богатыря» вылетала целая Ниагара, но крейсер — ни с места. Зубья скал уже вцепились в его изуродованное тело, не отпуская свою добычу. Из Владивостока вызвали буксиры и ледокол «Надежный»; был объявлен аврал, матросы перегружали уголь из носовых бункеров в кормовые. Все работали не щадя себя, понимая, что бригада, лишенная «Богатыря», останется под тремя вымпелами — против мощной эскадры Камимуры… Ледокол тянул их за корму на чистую воду, но сил не хватало, и адмирал вызвал в бухту Славянка «Россию», чтобы тянули совместно. Андреев привел свой крейсер вместе с миноносцами — для охраны аварийного района.
— Сейчас, — сказал он при встрече с Иессеном, — велика опасность появления японцев. Конечно же, их разведка уже пронюхала об аварии, в городе только и болтают об этом…
Под утро ветер задул с небывалой силой, к вечеру шторм достигал уже 10 баллов. «Богатыря» стало валять с борта на борт, все слышали скрежет раздираемого железа.
— Положение критическое, — рассудил Стемман. — Боюсь, что мой «Богатырь» до конца войны выведен из строя…
Луч прожектора, включенного на мостике, то освещал кусок безлюдного берега, то прямым столбом устремлялся в облака. Механики доложили, что, если вода пойдет дальше носовых отсеков, корма осядет ниже корпуса, и тогда крейсер разломит пополам. Иессон решил свозить команду на берег:
— Пусть разведут костры, обсохнут и обогреются…
Матросы покидали корабль уже с риском для жизни. Ночью бортовые размахи крейсера достигли 22 градусов, при этом, когда «Богатырь» раскачивало, каменные клыки еще больше и глубже вонзались в его днище. Стемман подозвал Панафидина: