В лечебницу меня забрали после очередного нервного срыва, случившегося прямо в школе. Двери всех школ в округе закрылись с тех пор для моей персоны: репутация, и так подмоченная тем, что я имел глупость рассказывать о некоторых моих видениях ребятам, разрушилась окончательно.
Моим лечащим врачом был доктор Алан Краули. Мы оба оказались большими любителями классической литературы и «Тысячи и одной ночи», поэтому быстро нашли общий язык. Своими необычными и совершенно безболезненными методами доктор за два месяца лишил меня способности видеть сны. После выписки мы оставались в дружеских отношениях вплоть до его смерти в 1917-м.
В 1919-м мы с матерью переехали из Штатов в Город. Я начал понемногу забывать о странностях, что творились со мной в детстве, и с головой погружался в новую жизнь. Счастье длилось до 1936 года, пока я не ввязался в журналистское расследование некой секты, члены которой приносили людей в жертву своему безумию. Я был ловок, опытен и все еще мечтал о славе, несмотря на свои сорок шесть. Моя статья всколыхнула Город до основания. Сектантов схватили, но у них оказались отличные адвокаты. Постановлением суда их поместили в городскую психиатрическую лечебницу, откуда выпустили в феврале 1937-го. За пару месяцев они разрушили жизнь каждого полицейского, причастного к их заключению, а также мою. Город гудел по этому поводу примерно до того момента, когда след преступников простыл далеко за его пределами…
Жизнь продолжалась.
А я, можно сказать, умер в марте 1937-го, сглатывая слезы над телом жены. Убитый горем, я бросился посещать всех колдунов Города, страны` и даже зарубежья, ушел головой в библиотеки… Но ничто не могло побороть возвратившиеся сны. Хорошо хоть, я не бегал по ночам, как после смерти деда, иначе бы уставал больше обычного…
В один прекрасный момент я понял, что после методов Алана Краули лучшее средство от снов – это добрая бутылка виски. И если бы безжалостная тень прошлого не дотянулась до меня осенью 1948-го, быть может, я прекратил бы свое жалкое существование «вследствие алкогольной интоксикации». Кто знает?
Автомобиль с ревом ворвался в ночную дрему ничем не примечательной улочки на окраине и остановился напротив дома, где я снимал квартиру. Полицейский вышел из машины, по привычке потянувшись за сигаретой в нагрудный карман формы, но тут же одернул себя. Я узнал его – Август Скалл. Как не узнать…
Лейтенант поднялся до пятого этажа и без особых проблем вошел в мою квартиру, запертую на одну лишь короткую цепочку. За скрипом петель его ожидал мрак, который от невообразимой смеси перегара и кислого пота показался еще более густым, чем снаружи. Он пришел в себя, только когда прокашлялся. В горле, однако, все равно застрял клин из чего-то сухого и прогорклого.