Этот-Парень не замечал, что командир изменился. Мягкую обертку сняли, а под ней оказался железный стержень. Тяжелый и прямой, как лом. Парень все надеялся на мягкость и человечность своего ротного. Ротный поймет и простит. С кем не бывает.
А ротному было просто не до труса. Нужно организовать оборону и постараться сделать так, чтобы каждый из полсотни его бойцов вернулся с передовой.
По Редкодубу валили из чего-то тяжелого. Один выстрел – и минус одна хата. Когда снаряд попадал на подворье, деревянные заборы срывало с места и болтало ударной волной, как листки из школьной тетради. Если входило в крышу, то глиняные стены бедных домов рассыпались и складывались внутрь. Лишь бетонные подвалы домов местного начальства, построенных на совесть, выдерживали удары артиллерии. У командира от этих ударов словно открылся третий глаз. Он видел село не так, как его видят бойцы, – дома, улицы, заборы, – и не так, как его рисуют картографы на топографической карте. Внезапно он ощутил, что Редкодуб для него стал объемным, как компьютерное изображение, и он с этим изображением мог делать что угодно. Мог повернуть его по часовой стрелке и против нее. Мог увидеть село в ракурсе сверху и проникнуть взором в каждый подвал и каждую щель. Одновременно он видел всех своих бойцов до одного, каждого на своем участке обороны. Но видел он и противника, который подходил к селу с трех сторон. И хотел стереть его с лица земли, чтобы не дать украинским солдатам возможности закрепиться, зацепиться в этой морозной серой степи.
– Ну что, тараканы, отобьемся? – спрашивал командир веселым голосом по рации.
– Отобьемся, командир! – хрипела уверенным смешком станция.
И тараканы, выдержав обстрел, выползали изо всех щелей, чтобы отбросить противника назад. Времени на то, чтобы серьезно закрепиться, не было, но они успели накопать неглубокие окопы, из которых их не могли вытравить своей артой обезумевшие ДНРовцы. Они не жалели снарядов и сыпали так, как будто рашистский гумконвой подвозил снаряды прямо в поле, где стояли их «САУшки». Били и минометами. Как раз когда Ромка снимал командира, в руинах соседней хибары сухо разорвалась мина от «восемьдесят второго». Она подлетела неслышно, в отличие от «стодвадцатки», которая свистит так, что от ее свиста по спине бегут мурашки. «Восемьдесят вторая» упала посреди дома с выбитыми окнами без крыши. Осколками сыпануло по железным воротам, а над ободранными стенами серым облаком поднялись пыль и дым. Ротный даже не повернул в сторону взрыва головы, лишь сказал: «Ромка, через пару минут сюда прилетит еще, давай менять точку». И он не ошибся. Как только укропы отошли от разрушенного дома, они услышали сухой хлопок, а на том самом месте, где они стояли, возникла неглубокая воронка. «Отличная у ротного чуйка», – мысленно поставил командиру галочку Роман.