На следующий день первая рота вышла из Редкодуба. Командир ругался, получив по рации приказ оставлять позиции. Он сыпал жесткими словами, нажимая на тангенту, и клялся, что они закрепились так, что никакими танками их оттуда не выдавить, что им нужно только забросить боекомплект и что боевой дух высокий. Выше некуда. Но со старшим воинским начальством не поспоришь. Они хотя и добровольцы, а все же должны выполнять приказы.
Этот-Парень тоже вышел вместе со всеми в относительно безопасный тыл. Солдат разместили в заброшенной школе. Первой роте отдали целый класс на третьем этаже. Добровольцы аккуратно раздвинули парты и расставили армейские раскладушки. А на доске чья-то озорная и творческая рука нарисовала мелом бравого таракана, подпоясанного широким кушаком, из-за которого выглядывала кривая сабля. Усы у таракана залихватски скручивались в кольца. А над ними огромными буквами было написано: «Первая рота». Чувство самоиронии – это не только свидетельство присутствия интеллекта. Тот, кто умеет посмеяться над собой, всерьез принимает боль других. Он, смехом исцеляя ненависть, может быть милосердным и к своим, и к поверженным врагам.
Отказник в классе с нарисованным тараканом появился лишь раз. Он быстро собрал вещи и спросил ротного, где можно оставить свой автомат. Все необходимые бумаги были готовы. На парня никто не обращал внимания. Было темно. Бойцы спали. Командир чуть пригасил огонек фонарика, державшегося на голове на резиновых лямках.
Командирская койка стояла рядом с Ромкиной. Ромка, улучив момент, отважился узнать, а что же произошло в подвале уцелевшего дома в Редкодубе. Он ожидал, что ротный стальным голосом пошлет его куда подальше с его вопросами, но командир, привычным движением раскатывая свой спальник, неторопливо и буднично ответил:
– Я хотел его расстрелять, но когда спустился в подвал и посмотрел на него, то вспомнил, что должен всех вас привезти назад живыми. Даже трусов. И мне в тот момент стало ясно, что именно в этом состоит мой самый главный долг.
Ротный быстро расстегнул мешок и, сняв берцы, забрался внутрь.
– Ну, и я сказал ему, что вытащу его отсюда вместе со всеми. А дальше дело за ним. Если может побороть страх, пусть остается. Если нет, то на дембель.
– И все? – разочарованно спросил Ромка.
– И все, – ответил командир. – Да спи ты. Кто знает, в какую дыру нас завтра отправят.
Его глаза мне казались ироничными. Но сейчас, когда он надел балаклаву, скрывшую лицо и оставившую только глаза, я вижу в них злость и усталость. Усталость от бесконечного ожидания появления адекватных полководцев. Злость от того, что те, которые есть, знали о слабых местах обороны. И не сделали ровным счетом ничего, чтобы их устранить.