– Ну, за встречу! – поторопился поднять рюмку с водкой молодой капитан.
Он резким движением отправил содержимое рюмки в горло и даже не поморщился. Отец с осуждением покачал головой, но ничего не сказал. Сын часто переворачивал в себя рюмку, не дожидаясь тостов. Не мудрено, что капитан быстро захмелел и его диалоги с легкостью переходили в монологи.
– Там полное дерьмо. Сначала мы жили в гостинице. Потом нас перевели в бытовой комбинат. Проще говоря, заводская какая-то баня. Говорят, не показывайтесь на улице, чтобы местные не знали, что вы российские офицеры. Но как не показываться? То одно нужно, то другое. И потом, глядя на одни и те же рожи вокруг себя, можно с ума сойти.
– А невеста-то кто? – спрашивала Роза, но капитан отмахивался.
– Завтра все увидишь… А там девушки делятся на тех, кто на тебя бросается, и на тех, кто в тебя хочет бросить чем-нибудь тяжелым.
– Не любят вас?
– Кто любит, кто не любит… Какая разница? А за что нас любить? – воскликнул вдруг капитан. – Вы верите телевизору, да? Нас там нет? Так вот, я вам правду скажу. Это мы обстреливаем Донецкий аэропорт. И это мы стреляем по Донецку.
Тут Роза ойкнула, а отец офицера налил себе рюмку.
– Как это вы стреляете по Донецку?
– А так.
И тут молодой человек пододвинул к себе тарелку огурцов.
– Смотри. Это аэропорт. Оливье – это Донецк. Между ними стоит моя батарея, – он поставил между оливье и огурцами заварной чайник, развернув его носиком к зеленым соленьям. – Это моя артбатарея. Она бьет по аэропорту сто двадцать вторым калибром. Сто двадцать два миллиметра. Час-два поработаем, а потом приходит новое целеуказание. И мы разворачиваем системы в сторону новых целей.
Капитан развернул чайник на сто восемьдесят градусов:
– Вот так. Что теперь перед нами?
– Оливье, – робко сказала Роза.
– Донецк, – поправил ее отец капитана.
– Молодец. Правильно, Донецк, – похвалил отца за сообразительность офицер. – И мы получаем приказ на залп в эту сторону. Я командую «триста тридцать три», и мы выпускаем рупь двадцать два по донецким кварталам.
– Сколько?
– Ну, это мы так калибр наш величаем. Чтобы проще было.
Отец хмурился. Роза смотрела на капитана так внимательно, словно пыталась запомнить незнакомое лицо.
– Получается, телевизор врет?
– Да, Роза, да! – воскликнул парень. – Телевизор и Путин врут. Мы колпашим по Донецку. Мы, а не укры. Они, наверное, тоже стреляют. Но не думаю, что они целенаправленно накрывают мирные кварталы. Они говорят, что соблюдают соглашения, а по факту просто достать не могут. Только их диверсанты заходят. Путин врет, что нас там нет. Путин врет, что мы не стреляем по Донецку, а делаем мы это для того, чтобы местные ненавидели укров. Десять выстрелов по огурцам, один по оливье! Понимаете? И все эти ужасные картинки, все это дерьмо, эта ненависть, эти жертвы, разорванные троллейбусы – все делаем мы. Все делаю я, капитан российской армии.