– Надо плотно поесть, – сказал наконец Адамберг.
– Ты не уверен, что наша затея удастся? – улыбнулся Вейренк.
– Конечно уверен, раз уж сам афтурганга меня пригласил. Это большая честь. Я даже как-то успокоился.
– Он не преминет выкурить с вами по сигаретке, комиссар, – сказала Ретанкур. – Сядет, весь такой в серой чешуе и с черепом вместо головы, и любезно расскажет, что случилось с той группой. Как он сожрал легионера, как он сожрал мадам Мафоре, как он бы их всех сожрал, если бы туман не рассеялся.
– Из чего следует, что он заказывает туман не больше чем на две недели.
– Этого вполне достаточно.
– Данглар пишет, что сегодня к нему заходил Брюнет, – сказал Адамберг, посмотрев в телефон. – Хотел меня видеть. Срочно.
– И что? – спросил Вейренк.
– Ничего. Данглар ответил, что я в отъезде по семейным обстоятельствам. Но ни с кем другим он говорить не пожелал.
– Данглар не спрашивает, как мы тут?
– Нет. Он ничего о нас знать не хочет. Где проходит полярный круг?
Альмар рассмеялся и замахал руками.
– В супружеской постели, – сказал он.
– Кто?
– Полярный круг. Говорят, один пастор обнаружил однажды, что он проходит по центру его дома, более того, по центру его кровати, что несколько охладило любовный пыл супругов, потому что муж не осмеливался больше столь опрометчиво пересекать эту линию. Смешно, да.
– И где он? Этот дом еще существует?
– Жан-Батист, – сказал Вейренк, – полярный круг смещается каждый год.
– Допустим. И где он?
– Говорят, что тут есть указательный столбик. Вы правда хотите ступить на него?
– Если мы вернемся, то почему бы и нет?
Брестир был на своем посту, и Адамберг протянул ему обещанные пятьсот крон. Из его голубых глаз исчезло утреннее ироническое равнодушие, теперь он с уважением смотрел на беспечных идиотов, которых никто никогда уже не увидит.
– Вот, – сказал Брестир, – стартер, а это рычаг переключения скорости. Сейчас с запада дует встречный ветер.
Из-за усиливающегося ветра приборы показывали минус пять, но по ощущению было минус двенадцать. Все трое были укутаны до ушей, Адамберг в меньшей степени, потому что под куртку он надел свой старый пиренейский жилет из овечьей шерсти, свалявшийся и затвердевший, как панцирь, от многочисленных стирок. Он вглядывался в небо, которое до самого горизонта сияло такой чистой синевой, что глаза слепило.
– В море не правьте поперек волны, – напутствовал их Брестир. – Фронтальные волны слишком сильно бьют по лодке, а главное, мотору это не понравится. Идите галсами. Кто поведет?
– Я, – доложил Вейренк.
– Ну, хорошо, – сказал Брестир, изучив плотно сбитую фигуру и серьезное лицо лейтенанта. – Распределите груз равномерно, женщину посадите в середину, – посоветовал он без всякого стеснения. – Главное, чтобы она не наклонялась ни вправо, ни влево.