Амадей равнодушно позволил Селесте обнять себя. Затем повернулся к полицейским, окинув их безучастным взглядом. Он как раз был довольно красив – прямой нос, четко очерченные губы, длиннющие ресницы, черные кудри. На лбу у него выступили капли пота, щеки разрумянились от быстрой скачки. Романтичная утонченность, женский шарм, легкая небритость.
– Виноват, Пеллетье, – сказал Виктор управляющему, который встревоженно ощупывал ногу Гекаты. – Я попытался его догнать.
– Не вышло, мальчик мой.
– Потому что он поскакал к Сомбреверу. А Геката споткнулась о низкую ветку.
Пеллетье выпрямился и прислонился щекой к морде Гекаты, почесывая ей гриву.
– Вот тебе и на, – повторил про себя Адамберг.
– Переломов у нее нет, на твое счастье, – сказал Пеллетье. – А то бы я тебе вдарил как следует. Для такой погони не Гекату надо было брать, а Артемиду. Она замечает ветки и высоко прыгает, и тебе это прекрасно известно, черт побери. Гекате больно, ей надо смазать ногу.
Уводя лошадь, он обернулся к полицейским:
– Эй, – громко крикнул он, – хватит, черт возьми, терять время и копаться в моем прошлом, я вам сам все расскажу как на духу. Я четыре года провел за решеткой. Так избивал свою благоверную, что как-то раз сломал ей руку и напоследок вышиб все зубы. С тех пор прошло больше двадцати пяти лет. Говорят, она вставила искусственную челюсть и снова вышла замуж. Так что не извольте беспокоиться. Все путем, тут народ в курсе, я никогда никому не врал. И патрона не я замочил, если вас это интересует. Я только баб поколачиваю, и то своих. А баб у меня больше нет.
И Пеллетье с достоинством удалился, нежно обнимая лошадь за шею.
Селеста принесла им еще кофе, чтобы “оправиться от пережитого”, и чай с молоком для Амадея. Она расстаралась, угостив их к тому же печеньем и кексом с изюмом. Данглар, не мешкая, приступил к трапезе, и Бурлен последовал его примеру. Уже начало восьмого, а он толком даже не пообедал. Они снова сидели в просторной гостиной на первом этаже, с высокими окнами и статуями. Пол был в несколько слоев устлан коврами, а стены сплошь увешаны картинами.
Только обувь пришлось снять.
– Сюда нельзя входить с лошадиным навозом на подошвах, – строго сказала Селеста. – Извините, что пришлось попросить вас разуться.
Они сидели в одних носках, что придавало ситуации некоторую несуразность, фактически подрывая авторитет сил правопорядка. Адамберг предпочел снять и ботинки, и носки – голышом выглядишь всегда элегантнее, чем полураздетым, – Бурлен же инстинктивно воспротивился приказу под тем предлогом, что у него на подошвах не могло быть навоза. На что Селеста заявила непререкаемым тоном: “На подошвах всегда есть навоз”. Адамберг согласился, что это очень тонко подмечено, и убедил Бурлена подчиниться, сейчас было не время терять недавно приобретенную союзницу. Селеста еще раз попросила их говорить потише.