– Понимаю.
– Вот с чем мы имеем дело.
– С кучей дерьма.
– Увы, нет. Ты сахар принес?
– Нет, он на кухне. Я не рискну стащить его. Из этических соображений, Адамберг.
– Я сказал “увы”, потому что дерьмо – это однородная материя. Тогда как комок водорослей состоит из множества переплетенных между собой обрывков, которые, в свою очередь, являются частью десятков разных водорослей.
Они устало выпили горький кофе. На рассвете тесная гостиная представляла собой печальное зрелище – ремонта здесь не делали по меньшей мере лет двадцать, и в тусклом утреннем свете бледного солнца от нее веяло бедой и запустением. И как-то неуместно было распивать тут кофе из бокалов на резной ножке.
– Посмотри в своей тёльве, не ответил ли Виктор, – попросил Адамберг, безвольно утопая в старом сером диване с прожженной сигаретами обивкой.
Бурлен трижды набирал пароль, не попадая по клавишам, слишком мелким для его толстых пальцев.
– Можешь добавить в свой комок еще одну водоросль, – наконец сказал он. – Виктор уверяет, что никогда не видел этого человека. Притом что у него… гипермназия, по словам Данглара.
– Гипермнезия, по-моему. Но я не уверен.
– Тогда ты прав. Брегель не входил в состав исландской группы. Но нас пытаются уверить в обратном.
– Ты сумел определить, как сюда проник убийца?
– Кухонная дверь ведет на черную лестницу, а главное, к мусоропроводу, установленному на всех лестничных площадках. Каждый вечер, как сообщил сосед снизу, Брегель выносил перед сном мешок с мусором. Так что достаточно было подкараулить его на лестнице и напасть, когда он возвращался назад.
– Зная его привычки.
– Или понаблюдав за ним некоторое время, чтобы узнать их. Этот человек тоже мог проболтаться. Сочетание разных факторов, таких как разорение и депрессия, способствует признанию.
– Признанию в чем?
– Ну, в том, что произошло в Исландии.
– Он же не ездил в Исландию, – сказал Адамберг.
– Черт, – сказал Бурлен, снова обхватив голову руками.
– О том и речь. Эффект клубка водорослей. Никуда от него не деться. Сколько сейчас?
– У тебя часы на руке, и даже не одни. Почему бы тебе самому не посмотреть?
– Потому что они сломаны.
– А зачем тогда их носить? И кстати, почему двое часов?
– Не помню, это давно было. Так что, который час?
– Восемь пятнадцать.
Бурлен подлил кофе в резные бокалы.
– А сахара нет как нет, – огорчился он, словно этот дефицит отражал плачевные результаты следствия. – И я хочу есть.
– Нехорошо воровать еду на кухне, Бурлен. Ты сам сказал. Нельзя обирать покойников, скользя по кровавой луже.
– А мне плевать.
Выкарабкавшись из старого дивана, Адамберг прошелся по маленькой обшарпанной гостиной. Бурлен вернулся с сахарным песком и пачкой равиоли из холодильника, которые он заглатывал прямо так, подцепляя перочинным ножиком.