Приходит Луи. Хотя он и скорбит по отцу, но на удивление собран. Ему задают вопросы о встрече и секретном досье, он утверждает, что такой встречи не было, никакого досье он не видел – видел только «какую-то чепуху про почтовых голубей». Потом поворачивается к скамье свидетелей:
– Не мог бы суд спросить полковника Анри, когда, по его мнению, состоялась предполагаемая встреча?
Люксе жестом предлагает Анри ответить, и тот говорит:
– Да, это было в сентябре девяносто шестого.
– Это совершенно невозможно, – отвечает Луи. – Мой отец впервые слег в девяносто шестом, и весь период с августа по ноябрь этого года я провел в Страсбурге. Я в этом абсолютно уверен. Я даже могу подтвердить это, потому что по условиям выдачи мне визы должен был ежедневно во все время моего пребывания в Страсбурге являться к немецким властям.
– Вы не могли ошибиться с датой, полковник Анри? – спрашивает Люксе.
Анри изображает, что погружен в размышления, наклоняет голову то в одну, то в другую сторону.
– Да, я думаю, что мог. Возможно, это случилось раньше. Или позже.
– Или вообще не случилось, – подсказываю я, – потому что секретная папка попала в мое распоряжение только в августе, что может подтвердить мсье Гриблен, именно он извлек ее из стола Анри. А в октябре генерал Гонз, – я указываю на него, – забрал у меня папку. Так что ничего этого не было.
– Что ж, я не уверен… – Анри впервые запинается, кажется смущенным. – Могу только повторить то, что видел…
– Если позволите мне сделать наблюдение, мсье председатель, – приходит ему на выручку Пельё, – с расстояния более чем в год назвать точную дату бывает затруднительно…
Люксе согласен. Заседание продолжается. Ко времени второго завтрака мне позволяют сойти со свидетельской трибуны.
Адвокат Эстерхази просит пять часов для составления заключительной речи. Слушания продолжаются до девяти вечера. В какой-то момент во время монолога его адвоката Эстерхази, кажется, задремывает, его лысый череп откидывается назад. Когда наконец судьи удаляются для вынесения приговора, Эстерхази проводят мимо меня, и он отдает мне неуклюжий салют, в котором не намек, а неприкрытая издевка.
– Ну и мошенник!
Я встаю вместе с Луи размять ноги. Предполагаю, что у нас впереди несколько часов ожидания. Но не проходит и пяти минут, как раздается крик: «На караул!» – и двери открываются. Судьи занимают свои места, и секретарь суда зачитывает приговор: «Именем народа Франции… суд единогласно приходит к выводу… обвиняемый невиновен… его честь, как определяет суд, остается незапятнанной…»