Первые впечатления о зале судебных заседаний: размер и величие, много деревянных панелей, сверкающие медные ручки, плотная толпа, гул разговоров, тишина, которая воцаряется, когда я появляюсь в проходе. Мои сапоги стучат по паркетному полу, я прохожу в маленькую деревянную калитку в ограждении, которое отделяет судью и присяжных от зрителей, подхожу к полукруглому барьеру свидетельского места в пространстве перед судейским столом.
– Свидетель, назовите свое имя.
– Мари-Жорж Пикар.
– Место проживания?
– Мон-Валерьян.
Это вызывает смех, и у меня появляется секунда, чтобы сориентироваться: с одной стороны от меня место для двенадцати присяжных, все они обычные лавочники и ремесленники. Высоко на своем кресле сидит круглолицый судья Делегорг в алой мантии, под ним с десяток юристов в своих черных, похожих на священнические одеяниях, включая генерального прокурора Ван Касселя, выступающего от имени правительства. За столом сидит Золя, который одобрительно кивает мне, как и его сообвиняемый Перранс, директор «Орор», рядом с ними – адвокат Фернан Лабори со стороны Золя, Альбер Клемансо от Перранса и Жорж Клемансо, который каким-то образом получил разрешение сидеть рядом с братом, хотя он и не юрист. А у меня за спиной, словно церковные прихожане, зрители, включая сплоченную группу офицеров в черной форме, среди которых Гонз, Пельё, Анри, Лот и Гриблен.
Поднимается Лабори. Он высок, молод, широкоплеч, светловолос, бородат – этакая патриархальная фигура. Викинг – прозвище, под которым он известен. Адвокат знаменит своим агрессивным стилем.
– Не может ли полковник Пикар, – начинает он, – рассказать нам, что ему известно о деле Эстерхази, о его расследовании и обстоятельствах, которые сопутствовали удалению полковника из военного министерства? – Задав свой вопрос, он садится.
Я хватаюсь за полукруглый стержень барьера, чтобы не выдать дрожи рук, перевожу дыхание.
– Весной тысяча восемьсот девяносто шестого года в мои руки попали фрагменты письма-телеграммы…
Меня никто не прерывает, и я говорю больше часа, изредка останавливаясь, чтобы глотнуть воды. Я использую свой преподавательский опыт в Военной школе. Пытаюсь представить себе, что читаю особо сложную лекцию по топографии. Я не пользуюсь шпаргалками. И еще я исполнен решимости контролировать себя – быть вежливым, точным, бесстрастным, – не выдавать никаких секретов, не совершать личных нападок. Я ограничиваюсь скандальным делом против Эстерхази: доказательство в виде «пти блю», его безнравственное поведение, вечная нужда в деньгах, подозрительный интерес к артиллерии и тот факт, что его почерк совпадает с почерком «бордеро». Я рассказываю о том, как доложил о моих подозрениях начальству, а в результате оказался отправленным в Северную Африку, о тех кознях против меня, которые строились с тех самых пор. Набитый людьми зал слушает в полной тишине. Я чувствую, что мои слова доходят до них. Лица офицеров Генерального штаба, когда я мельком, искоса вижу их, с каждой минутой становятся все мрачнее.