– Мсье Пикар, до меня дошло ужасающее известие. Как состояние мэтра Лабори?
– Пуля все еще в нем, генерал. Завтра будем знать точнее.
– Происшествие крайне возмутительное. Непременно передайте мадам Лабори пожелания скорейшего выздоровления ее мужа.
– Да, генерал.
Его необычные глаза цвета зеленоватого моря смотрят в мои, и на короткий миг я вижу тень, словно акулий плавник в воде, тень его ненасытной злобы, потом Мерсье кивает и уходит.
На следующий день – праздник Вознесения, всеобщий выходной, и заседания суда нет. Лабори переживает ночь. Жар у него снижается. Появляется надежда на выздоровление. В среду Деманж просит суд приостановить слушания на две недели, пока Лабори не придет в себя настолько, чтобы продолжить работу или же в дело не вступит новый адвокат: Альбер Клемансо согласился занять место Лабори, если тот не сможет продолжать. Жуос без размышлений отвергает просьбу: обстоятельства трагические, но защите придется выкручиваться, как сумеет.
Первая часть утреннего заседания посвящена подробностям заключения Дрейфуса на Чертовом острове, страшной жестокости его содержания. Даже свидетелям обвинения – и Буадефру, и Гонзу – хватает порядочности, чтобы напустить на себя смущенный вид, когда оглашается перечень пыток, наложенных на заключенного от имени правосудия. Но когда в конце Жуос спрашивает обвиняемого, есть ли у него какие-либо замечания, тот натянуто отвечает:
– Я здесь для того, чтобы защитить честь мою и моих детей. Я ничего не буду говорить о пытках, которым меня подвергали.
Дрейфус предпочитает ненависть армии ее жалости. То, что кажется холодностью, на самом деле – решимость не выглядеть жертвой. Я уважаю его за это.
В четверг меня вызывают давать показания.
Я выхожу к судейскому помосту и, поднявшись на две ступени, ощущаю тишину, воцарившуюся в переполненном зале. Я не нервничаю, только испытываю желание покончить с этим. Передо мной ограждение с полочкой, на которую свидетели могут класть свои записки или фуражки. Передо мной ряд судей – два полковника, три майора и два капитана, а слева от меня, всего лишь в двух метрах, – Дрейфус. Столь необычное чувство находиться в такой близости от него – можно руку пожать – и в то же время не иметь возможности к нему обратиться! Я пытаюсь забыть о присутствии Дрейфуса и, глядя строго перед собой, клянусь говорить правду, и одну только правду.
– Знали ли вы обвиняемого до тех событий, за которые он был осужден? – начинает Жуос.
– Да, полковник.
– И как вы его знали?
– Я преподавал в Высшей военной школе, а Дрейфус был одним из слушателей.