Мы нанимаем сиделку, чтобы присматривала за матерью днем, и теперь я ежедневно раньше ухожу с работы – возвращаюсь в Версаль и сплю в свободной спальне. Я, конечно, не один в своих бдениях. Анна и Жюль почти каждый день приезжают из Парижа. Мой кузен Эдмон Гаст и его жена Жанна приезжают из Виль-д’Авре. А как-то раз я припоздняюсь и, приехав, нахожу у кровати Полин, она читает вслух роман ее безответному слушателю. Потом кладет книгу, встает и обнимает меня, и я опираюсь на нее.
– На сей раз я думаю, что никогда тебя не отпущу, – говорю я.
– Жорж, – шепчет Полин напряженным голосом, – твоя мать…
Мы смотрим на нее. Мать лежит на спине, глаза закрыты. Мышцы лица расслаблены, выражение отсутствующее, почти царственное в своем безразличии. Она теперь, похоже, за гранью всех условностей, за гранью всякой глупой нравственности…
– Она нас не видит, – отвечаю я. – А если бы видела, то порадовалась бы. Она ведь никогда не могла понять, почему мы так и не поженились.
– И не она одна…
Полин говорит это с горечью. Я не слышал от нее ни одного упрека. Мы выросли вместе в Эльзасе. Вместе пережили осаду. Мы цеплялись друг за друга в изгнании, когда у нас не осталось ничего. Я был ее первым любовником. И должен был сделать ей предложение перед отъездом в Алжир. Но я всегда думал, что для этого еще есть куча времени. Но когда я закончил зарубежную службу и вернулся из Индокитая, Полин махнула на меня рукой: одна дочь у нее уже родилась и она была беременна второй. Я особо и не возражал, к тому же мы возобновили наши отношения, словно перерыва и не было. «У нас есть нечто большее, чем совместное будущее, – убеждал я ее. – У нас есть прошлое». Не думаю, что я и теперь в это верю.
– Понимаешь, – говорю я, беря Полин за руку, – мы ведь так или иначе вот уже двадцать лет вместе. Практически это брак.
– Ах, Жорж, поверь мне, это ничуть не похоже на брак.
Входная дверь открывается, мы слышим голос Анны, и Полин тут же выхватывает свою руку из моей.
Моя мать пребывает между жизнью и смертью в течение месяца. Удивительно, как долго может жить тело без питания. Иногда во время моих поездок в переполненных поездах из Версаля и назад я вспоминаю замечание Анри: «Из этой жизни не так уж много немучительных выходов…» Но моя мать, кажется, мягко и спокойно скатывается в небытие.
Анри все это время отзывчив. Как-то раз он спрашивает, не могу ли я спуститься вниз: там пришла его жена и у нее есть что-то для меня. Я никогда не задумывался над тем, на какой женщине женат Анри, полагая, что она, вероятно, его зеркальное отражение женского пола – крупная, краснолицая, громкоголосая, грубоватая. Но я вижу высокую, стройную женщину, раза в два моложе Анри, у нее густые темные волосы, светлая кожа и живые карие глаза. Он называет ее имя – Берта. Как и Анри, она говорит с марнским акцентом. В одной руке у Берты Анри букет цветов – она принесла его мне, чтобы я передал матери, другой держит мальчика двух-трех лет в матроске. Странным кажется видеть ребенка в таком мрачном здании.