— Подъем, сука! Какого хрена ты творишь? Твою мать, нельзя было раззявить пасть, и сказать, что у тебя ломка?
Яна, до которой смысл сказанного доходил с большим трудом, сделала над собой чудовищное усилие, и приподняла правую руку.
— М… ня ук-кусил…и, — попытавшись продемонстрировать ладонь, она вновь уронила ее на дно кузова рядом с собой. — Я з-зар…а…ж…
Не дослушав, мужик махнул рукой и выпрямился, держась за борт.
— Радар, а она точно иммунная? Может, пока не поздно…
— Точно, — тот, кого назвали Радаром, еще раз сверху вниз взглянул на корчившуюся у его ног Яну. И, так же придерживаясь за ходившие ходуном стены кузова, двинулся обратно на свое место. — Имунная, только долбанутая. Кто-нибудь дайте этой дуре глотнуть живяк. А то правда что не довезем.
Мутная бодяга, о запахе и вкусе которой нельзя было бы сказать ничего определенно хорошего, к вящему изумлению действительно помогла. После того, как в нее влили несколько капель этого лекарства, девушка, которая уже совсем было смирились со смертью, внезапно почувствовала, что ее как будто едва-едва заметно, но попустило. Спустя еще какое-то время перекручивающие тело спазмы сошли на нет, вместе с излишней потливостью и тошнотой. С глаз будто пропала мутная пленка, и Яна с внезапно вернувшейся ясностью мысли осознала себя все еще живой. И по-прежнему лежащей на тряском полу непойми-какой машины, которая как будто бы замедляла ход.
Словно в подтверждение ее догадки, конструкция заскрипела тормозами, и всех, кто был внутри, дернуло по ходу движения, заставляя хвататься за что попало и вжиматься в пол.
— Кажись, доехали, — дождавшись, пока машина окончательно остановит ход, длинный поднялся, закидывая ремень винтовки на плечо. — Я ж говорил — не опоздаем.
Радар и стриженный любитель бананов не спеша выбрались из кузова наружу. Остальные продолжали наблюдать за невидимым для пленниц происходящим из окон.
— Первые прибыли, — снова вытащив очки и нацепив их на нос, пробормотал очкастый знаток местных нравов. — Никого не вижу, кроме нас и Каракута. Не помню, чтоб когда такое было. Обычно в базарный день тут народищу собирается — уйма…
— И охраны много. Там, там… и вон там еще, смотри. Блин, что у них опять случилось?
— Да ладно, Каракут — просто перестраховщик, — потоптавшись, долговязый, присел обратно и тоже вгляделся в окружающую действительность сквозь одну из узких щелей, через которые в кузов падали полоски яркого солнечного света. — Он всегда и базарный день устраивает за пределами стаба, и охрану с собой берет. Что с него взять, как он даже транспорт в стаб не пропускает? Оно, конечно, было пару раз, что пытались прибрать его хозяйство к рукам. Но все равно ведь вечно перегибает палку…