Когда Дурова служила в Мариупольском гусарском полку, один бал ей запомнился особенно. В это время она находилась в Киеве на ординарцах в штабе Киевского военного губернатора генерала от инфантерии М. А. Милорадовича. Бал был посвящен именинам вдовствующей императрицы и происходил в июне 1810 года…
Казалось бы, все хорошо в этом лучшем из миров. Надежда Андреевна приятно проводит свободное время в семьях подполковника Павлищева и майора Станковича, танцует свою любимую мазурку на балах, а на службе ладит и с начальством, и с нижними чинами вверенного ей взвода, которые для нее – «бравые мариупольские гусары», «достойные товарищи».
Но вдруг, уехав из полка в отпуск 19 декабря 1810 го да, корнет Александров через три месяца, 11 марта 1811 года оказывается в Санкт-Петербурге и подает прошение графу Аракчееву о переводе своем в Литовский уланский полк, так как он не смеет государя «утруждать просьбами о пожаловании денег для мундира гусарского» и ходатайствует о продлении ему отпуска до 15 апреля. Отпуск Дуровой не продлили, но в Литовский уланский полк перевели. Также она получила за счет казны сукно на новый мундир и некоторые вещи к нему (видимо, эполеты и офицерский шарф. – А.Б.) на сумму 178 рублей 12 с половиной копеек и 300 рублей – на проезд до нового места службы.
Этот неожиданный поворот в биографии первой русской женщины-офицера немало занимал исследователей, которые выдвигали разные версии случившегося. Например, А. А. Сакс высказывал в своей книге предположение, что Дуровой пришлось уйти из Мариупольского полка потому, что в корнета Александрова влюбилась старшая дочь подполковника Павлищева. Жениться на ней юный корнет, само собой разумеется, не мог и, чтобы не компрометировать девушку, срочно перевелся в другую воинскую часть. Как говорится, с глаз долой – из сердца вон.
Эта версия представляется маловероятной. Скорее всего, офицеры-мариупольцы догадывались о тайне корнета Александрова. Впрочем, Надежда Андреевна сама пишет об этом почти буквально: «Правда, что и мои однополчанки (имеются в виду жены офицеров. – А.Б.) не пропускают случая приводить меня в краску, называя в шутку: «ГУСАР-ДЕВКА».
При тех тесных, можно сказать, даже родственных, семейных отношениях, которые были характерны для полкового офицерского сообщества в начале XIX века, это и немудрено. Наиболее полную картину нравов, царивших тогда в кавалерийских полках, нарисовал младший современник Дуровой Фаддей Венедиктович Булгарин (1789–1859 гг.), как и амазонка, служивший в легкой кавалерии (с 1806 по 1809 г.), участвовавший в сражениях при Гутштадте, Гейльсберге и Фридланде.