— Всенепременно буду! Мне очень жаль, что мы вот так, скомканно… Служба, черт бы ее побрал! До свиданья, Олёна.
— До свиданьица, Никита Иванович…
— Ты уж извиняй, батюшка участковый, ежели помешали чем, — смущенно пожали плечами стрельцы. — Бабуля твоя нас послала: дело, вишь, к вечеру, а в порубе у тебя птица важная сидит.
— Ну и что?
— Дык дьяк Филимон со своими уже с полчаса у ворот трется. Руга-а-ется… ажно мух с морды воротит!
— Забодал он меня… — честно признался я, но идти все-таки было надо, тут Яга права. Царь дал не много времени, все ухаживания придется отложить на потом. Шли быстро, широким шагом.
— А вот, батюшка участковый, а позволю спросить-то, это кто ж девка такая красная, что вы сейчас допрашивали?
— Во-первых, не девка! Во-вторых, не допрашивал!
— Ну, виноват, баба молодая…
— Да не баба!
— А тады кто? — призадумался любопытный стрелец.
У меня не было особенного желания вступать в филологические дебаты, просто такие определения, как «девка» и «баба», в отношении моей новой избранницы казались безбожно вульгарными.
— Потерпевшая, гражданка Олёна, племянница владельца кожевенной лавки на углу Колокольной. У нее украдено кольцо на базаре, обратилась к нам, ищем…
— Это у Прохорова, что ль? — как бы говоря сам с собою, вступил другой стрелец. — Так у них вроде никаких племянниц отродясь не было…
— Теперь есть. Приехала в позапрошлом месяце. Еще вопросы будут?
По тону, каким я это спросил, страже было ясно — лимит вопросов исчерпан. Парни все поняли с лету и больше не приставали.
У ворот отделения и впрямь маршировал дьяк Филимон. Его козлиная бородка вызывающе торчала под прямым углом, нос дергался, а глазки-буравчики подозрительно сверлили всех, кто попадал в поле зрения.
— Пришли присутствовать на опознании?
— Аспид, злодей, филистимлянин необрезанный! — без предисловий отбрил дьяк.
В другой момент он бы точно словил за такие слова, но сейчас мне хотелось побыстрее разделаться с этим делом.
— Нехорошо ругаетесь, гражданин. Пройдите в отделение, а вы, молодцы, приведите задержанного из поруба.
Наскоро перебросившись парой фраз с Бабой Ягой, я занял свое законное место за обеденным столом, разложив бумагу и приготовив карандаш. Бабуля чинно присела в уголок, на этот раз даже не особо маскируясь безобидным вязанием. Дьяк вошел эдаким павлином, выгнув тощую грудь зубчатым колесом, подметая пол подолом обтрепанной рясы.
— Присаживайтесь.
— Бабник, висельник, биндюжник! Чтоб тебя пополам разорвало да наперекосяк склеило! — вежливо поблагодарил представитель альтернативного расследования, послушно опустившись на лавку.