– Что?
– Бог не может не знать о том, кто он. Это точно. Значит, он ещё не решился.
– Да разве Богу позволено решать?!
– Конечно. Если Бог – человек, значит, у него есть выбор. И из века в век люди решали за себя.
Лия внимательно разглядывала свои руки.
– Я не знала. Я думала, что он вынужден быть тем, кем является.
– Никто не вынужден быть кем-либо. Мне ясно одно – для появления Бога нужна Воля человека.
Они помолчали.
– Разве тот, от кого зависит судьба мира, может принять решение обречь его на гибель?
– Я не думаю, что мир погибнет. Но то, что возможен хаос – однозначно, гармония будет нарушена.
– Предыдущим Богам тоже приходилось делать такой выбор?
– Раньше всё было иначе, дитя. – Охавор вздохнул. – Когда на свет появлялся Бог, его окружали любовью и заботой. Его скрывали от людей, но те знали, что он появился, и потому надежда в них не угасала. Бог рос, познавая справедливость и доброту, милосердие и сострадание. У него не было родителей, но он знал, что его семья – весь мир. Путешествуя с учителями по свету, он узнавал другие страны и народы, знакомился со своей будущей землёй. Он учился у всех и всему, каждый ему был брат, все ему были сёстры, и отцы, и матери, и дети. Не Богу принадлежали все, а он всем. И к моменту восхождения на трон, это был уже не обычный человек. Это было создание, готовое принять на свои плечи заботу о мире, он представлял себе всё таким, каким оно было на самом деле. Ни один народ не был им забыт, ни одна страна не была любимой. Все перед ним были равны, и царь, и слуга, и женщина, и младенец. Сейчас всё иначе. Я не знаю, как и где жил Бог все эти годы. Я не знаю, какие цели преследовали люди, воспитавшие его. Но я знаю, что он не может не бояться своего трона. Ему страшно, как ребёнку, которого отлучили от матери и бросили среди шумящего города. И поэтому я не знаю что хуже – остаться на пять сотен лет вовсе без Бога, или с Богом, который, возможно, призван служить целям определённых людей. Боюсь, что тот, к кому попал ребёнок, не упустил свою возможность.
Голос его сделался грустен. Лианна услышала в нём тоску по всему миру, словно старик хоронил его. И ей самой было невыносимо больно. Папа, что же ты наделал? Ты не уберёг свою дочь от «губительного воспитания кучки фанатиков». Никто бы не заключал её в клетку, стараясь сделать рабом своих желаний. Нет, на самом деле, рабыней всю жизнь делал её собственный отец! Быть может, он даже не был ей отцом…. Он просто не упустил удачной возможности. А как сохранить видимость того, что человек свободен, и при этом управлять его волей? Стать суровым родителем. Всё это вдруг стало так ясно девушке, что она едва не потеряла сознание. Голова у неё закружилась от потока мыслей, ей сделалось дурно, хотелось заплакать.