– Бывал я раньше в Германии, – начал он вслух, – бывал в Гамбурге и Кёнигсберге. И вполне мог с кем-то из вас пересечься в баре или ресторане. Мы вполне могли выпить баварского и разговориться. Попрощаться и остаться друзьями. А теперь мы стали врагами. Вернее будет сказать, не стали – нас сделали противниками только потому, что кое-кто счел русских недочеловеками и решил захапать побольше жизненного пространства на востоке…
Наум обвел взглядом офицеров. Одни из них нахмурились, другие усмехались, третьи сохраняли напряжение. Впрочем, страх мелькал в глазах у всех.
– Я не призываю всех вас изменить Рейху и пойти на службу Советской России, – продолжил Эйтингон. – Хотя, если честно, не сочту предательством отказ служить преступному режиму Гитлера. Не буду долго говорить о тех зверствах, которые творили и творят немецкие солдаты в моей стране, скажу только, что не замараться в пролитой крови у вас не получится, пока вы воюете под германским флагом. Сейчас вы все являетесь соучастниками преступления, имя которому – война. Для нас она священна – мы защищаем своих родных, свою землю. Вы же – захватчики, убийцы и грабители – не важно, находитесь ли вы в башне танка или на капитанском мостике. Это была преамбула. Теперь о деле. Я предлагаю вам добровольно помочь перегнать «Тирпиц» в Мурманск. Нас слишком мало, чтобы справиться со всем корабельным хозяйством. Что это вам даст? Во-первых, вам необходимо помнить главное – сейчас вы находитесь в плену. И только от вас зависит, каким он будет, этот самый плен. Вы можете угодить в Норильск – это в Арктике, где загнетесь от холода, голода и непосильного труда…
– Это варварство! – высказался один из офицеров, высокий, сухопарый, бледнолицый.
– Возможно, – холодно согласился Наум, – но не большее, чем то варварство, которое вы позволяете себе в «лагерях смерти». Только в одном концлагере Аушвиц каждые сутки умерщвляют в газовых камерах несколько тысяч узников или ставят над ними бесчеловечные опыты: удаляют, к примеру, какой-либо орган и смотрят, как от этого страдает человек. Выкачивают кровь из детей, чтобы переливать доблестным воинам вермахта, и тому подобное… хотел сказать: «зверство», вот только зачем обижать животных? Они так не поступают с себе подобными.
– Все это клевета! – воскликнул бледнолицый.
Эйтингон шагнул к нему и спокойно спросил:
– Имя? Звание?
Офицер задрал подбородок.
– Меня расстреляют?
– Не слышу ответа, – по-прежнему спокойно сказал Наум.
– Фрегаттен-капитан-инженёр[21] Оскар Штелльмахер!
– Так вот, герр Штелльмахер. Все, что я сказал, – правда. Когда закончится война, я, если хотите, лично проведу вас по баракам Аушвица, когда его несчастных узников освободят наши войска. Покажу вам крематории и гору пепла, в который уже превратились сотни тысяч людей. А насчет расстрела… Не дождетесь. Сейчас вы нужны мне, а позже понадобитесь свободной Германии, которую мы вылечим от «коричневой чумы».