Отход больше напоминал бегство, а что делать? Голоса румын различались отчетливо, враг был близко. Да, конечно, румыны-«мамалыжники» – не немцы-«колбасники», но рота против семерки, пускай она даже великолепная, – это многовато.
Шли весь день, но шум погони не стихал – румыны с ОУНовцами ломились следом. Почему с таким усердием перли бандеровцы, понятно – «клятые москали» казнили их «вождя», а вот румыны… Вероятно, командовали «мамалыжниками» все же «колбасники». А откуда рвение… Пригрозили румынам отправкой на фронт, вот они и стараются. Попробовали уже передовой, им хватило.
К вечеру группа выбралась к болоту. Буквально на ощупь, пробуя ногой трясину, вышли на подобие полуострова – к небольшой возвышенности, поросшей соснами, с трех сторон окруженной топью. «Сухой» перешеек Гросс перетянул растяжками – если враг попрет сдуру, то включит «будильник».
– Огня не разжигаем, – сказал Судоплатов, со стоном валясь на траву, – но костерок разведем. Такой, который американцы называют индейским, – его прячут в яме, и он до того маленький, что может спрятаться под шляпой. Микола, займись. Хоть кипяточку попьем…
– Та я тута ягодок нарвав, – прогудел Приходько. – Листиков смородиновых та с малины. Чай, не чай, а все ж…
– А у меня сахарин есть, – робко вставила Марина.
– А с меня коньячок, – прокряхтел Павел, снимая с пояса маленькую плоскую фляжку. – Французский, трофейный.
– Городски-ие… – добродушно протянул Трошкин, выкладывая сухпай.
Шереметев с Ермаковым ухмыльнулись и достали из «сидоров» банки тушенки. Тоже трофейной – австралийской.
– Молодцы, – одобрил Судоплатов. – Одну банку оставьте, остальное спрячьте. Микола?
– Щас я…
Приходько скрутил из бересты подобие кулька и набрал в него воды из своей фляги. Осторожно пристроил рукодельный сосуд к крошечному костру – пока огонь не поднимался выше уровня воды, береста не загоралась, жидкость отбирала тепло.
Незаметно стемнело, и близкий лес словно отдалился, растворяясь в полумраке.
С приближением ночи не слишком далекая стрельба стихла, бой угас, да и был ли он?
Павел поморщился. Он был в полном неведении.
Что произошло? Сколько врагов преследует его товарищей? Трошкин уверяет, что против них выставлено не менее двух батальонов, – уж больно широкий охват. А что сталось с остальной колонной? Машины – ладно, а сколько погибло людей? И сколько таких, как их семерка, продолжающих сражаться?
– Курить, как я понимаю, нельзя, – тихонько сказал Трошкин.
– Нельзя, Жека. Если эти выслали разведку, запах дыма учуят. Да и сам небось тренировался, стрелял на огонек. М-м?