И Миловидова поднялась и окинула замухрышку Зурина уничтожающим взором.
— Ой, мудрец! Ой, до чего головушка-то разумная! Да откуда вам знать, сколько мне чего нужно?!
— Сильна… — пробормотал Зурин после паузы, почесывая в затылке; он впервые узнал Алену такой. — Грешил я, что Сергей лыжи навострил, но теперь по тебе вижу, что… да-да… Гляди, баба, пожалеешь! Не доводи до крайности!
— Нет у меня денег. Обыскивайте!
— Где ж они, интересно, есть? Или Митька увез?
Алена ответила с наглой ленцой:
— Если Митя что увез, с него и спрашивайте.
— Так. Издеваешься. Ты у меня под вышку пойдешь, стерва этакая!
— Ну уж… Ведь Горобец-то сознался! — Миловидова победоносно прошлась перед Зуриным, покачивая бедрами. — Извинитесь-ка за «стерву», Петр Иваныч.
Зурин от такого заявления потерял почву под ногами и сорвался почти на слезливость:
— Я тебя вот такой девчонкой помню… Ну ладно, ну подавись — извини… Аленушка, хоть ребят моих пожалей, если совести нету! — И, ужасаясь, простонал: — Я третий месяц на зарплату живу!..
Валетный сидел в милиции, собрав все свое мужество, сколько его нашлось в пугливой, не привыкшей к испытаниям душе. Он взбадривал и заклинал себя не потеряться, не поддаться на уловки Знаменского, не сболтнуть ни крошечки лишнего. И не бояться, не бояться, не бояться, ведь ни сном ни духом не виноват он в убийстве Миловидова! А что разговор пойдет о Миловидове, не о фабричных делах, казалось несомненным: фабрикой Знаменский и занимался на фабрике, фабричных в милицию не таскали.
Чтоб Алене провалиться! Чтоб ее, гадину, вместо Сергея!.. Ну зачем натравила следователя, сумасшедшая баба? Ведь он, Валетный, не только невинен — сам от исчезновения Сергея в диком убытке! И ничего о нем не знает — о живом ли, о мертвом. Вот! Это тоже надо крепко помнить: о живом Миловидове он ничегошеньки не знает. Приехал, жил тут, работали вместе, знакомы, конечно, — все. Больше ни во что не вдаваться!
И держаться вежливо, разумеется, но боевито. Как Зурин велит: уши не прижимать!
Настроившись подобным манером, Валетный выступил было с протестом:
— Я удивлен, товарищ Знаменский. Время вечернее, ко мне только-только гостья — и вдруг сотрудник в штатском и почти что «пройдемте»!
Знаменский (в отличном расположении духа) поцокал сочувственно языком:
— Прошу прощения. Загорелось вас увидеть.
— Что за спешка? Уже не говоря, что пострадала честь женщины, но и я лично имею право на отдых после трудового дня. Даже записано в конституции, насколько понимаю, право на отдых ну…
— После трудового дня, — договорил Пал Палыч, окончательно развеселившись, — умного человека приятно послушать. Но вот представьте — сижу я в гостинице и думаю: сколько можно возиться с этой фабрикой? Тоска смертная! Надо, думаю, позвать умного человека и попросить по-хорошему: сделайте милость, расскажите, пожалуйста, как вы воруете? Умный человек — если умный, — он мне расскажет, а за чистосердечное признание снисхождение полагается. Дальше — как суд решит, а пока пусть спит дома, дам принимает.