Я отворачивалася.
– Схудла… сбледнула…
– Чего?
– Вона, глянуть страшно! – Он очи закатил. – Волос тонкий сделался… посекся… того и гляди полезет!
– Куда полезет? – У меня в голове шумело от его причитаний.
– Не куда, а откудова! Из головы твоей дурной полезет. – Хозяин всплеснул руками, и ватрушка упала, а следом и пирожок.
На пол.
Сие было столь невозможно, что я из мыслев своих – все одно ничего-то хорошего в этих мыслях нетути – и повыпала.
– Думаешь, думаешь… а девке думать – себя портить. – Хозяин всхлипнул и бородою лицо отер. – Одна вон тоже была хитромудрою, все думала и думала, и что вышло?
Он ватрушечку поднял отряхнул, пылинки сдул и на стол положил.
Сам есть не станет, но и пропасть не дозволит: или гостя подождет, какого поплоше, или на кухню снесет, или в столовую, подпихнет нерадивому студиозусу, каковой Хозяину напакостить успел.
И пирожком следом попотчует.
Хозяин бочком, бочком, к дверям двинулся.
– Стой, – велела я.
И пальцами щелкнула.
Этакая волшба, малая бытовая, каковую ныне вела Милослава, у меня прежде не больно ладилась, а тут, нате вам, дверь и затворилася.
Со щелчком.
Хорошо, что в щепу не разлетелася, как на прошлым практикуме. А я ж не со зла и не специательно…
Хозяин вздохнул тяжко.
– Совсем ты себя, Зославушка, не жалеешь… не бережешь… а ведь если подумать, то этак и до хвори недолгонько дойти… сначала волос полезет, а там…
Из глаза выкатилася слезинка.
Как слезинка – слезинища, небось и коровы такими не плакают.
– Что там? – Я за косу себя дернула, внутрях неспокойне было, а ну как и вправду отвалится?
Видала я одну девку, привозили к бабке моей, чтоб вылечила. А у нее болезня – не болезня, но прокляли и так, что не спасла бабка, хотя ж и пыталась. Волос с девки не лез – сыпался, и сама-то бледная сделалася, худая.
Еда в нее не лезла.
Пить и то не могла, только лежала и стонала. После-то, бабка сказывала, родичи ейные бумагу составили, чтоб, значится, нашли прокленщицу, которая этакую смертную волшбу утворила. И навроде как искали…
А чего дальше было, того не ведаю.
Наши-то по-всякому сказывали.
Одни, что будто бы спалили ея на костре, как сие в стародавние времена водилося. Другие – что не было костра, но каменьями закидали. Третьи, что будто бы схоронили ее вместе с девкою бедолажною… оно, может, и не по правде, но по справедливости.
Девки-то друг с другом лаются – дело обыкновенное. Сегодня за волосы друг дружку таскают с воем и визгом, завтра вместе на лавке семки лузгают да третью чехвостят. Но одно дело – мелкие пакости, а иное – смертная вошлба.