Зубы его сгнили и остатки их торчали во рту опаленными пеньками. Вид их вызывал странное ощущение. Страх? Отвращение?
Боль?
Он старался не глядеть на Криксу, и того это злило.
– Да было б там что портить… эй ты, ходь сюда, – Рябой хлопнул по бедру. Так собак подзывали, но ныне он, безымянный – вся его суть противилась тому, чтобы называться Найденышем – был хуже собаки. – Давай, не заставляй меня за тобою бегать. Все одно далеко не убежишь.
Его правда.
Некуда бежать.
Да и как, когда на шее – ошейник из воловьей шкуры. Изрядно потертый, но еше крепкий. Он пытался перепилить, елозил по шкуре острым камнем и раковиной, которую подобрал на ручье, но только пальцы разодрал в кровь.
А Рябой потом еще угля на них сыпанул.
Горячего.
И смеялся, приговаривая: дескать, непокорных холопов только так и учат.
Нет, не так… порют – это да, но с осторожностью, поелику каждый холоп есть имущество, и только глупый и недальновидный человек будет из прихоти свое имущество портить. Найдутся способы.
Холодная яма.
Голод.
Жажда.
И беседа со жрецом, который сумеет вразумить упрямца. А если не поможет, то уж лучше здорового на каменоломни продать и деньги хорошие за то выручить, нежели забить до полусмерти и себя же в растрату ввести.
Так матушка говаривала…
…как ее звали? Как?!
У любого человека есть если не имя, то хотя бы прозвище. И у нее, стало быть… и у него… а он не помнит. Пытается, но голова от натуги болеть начинает, и перед глазами плывет все… поплывет и унесет полноводная река.
Куда выкинет?
Куда бы ни вынесла, только хуже станет… в прошлый раз, когда не то уснул, не то в забытье впал, очнулся уже в ошейнике да на веревке крепкой, пеньковой, которую Рябой к телеге прикрутил.
– Что, мальчишка, добегался? – спросил он и под ребра пнул.
Тогда он, глупый, ответил ударом на удар, не понимая, что Рябой сильней. И сопротивление его только веселит. Никто уже давно не смел перечить ему. Даже Крикса и тот побаивался, хотя был силен, до того силен, что быка на плечах поднимал.
И коня.
И телегу с девками, которые от этакой забавы верещали тоненькими голосами. А Старик бегал вокруг и передразнивал…
…скоморохи.
– Ну, чего стал? – Кнут был послушен руке Рябого. У него одного имелось имя – Ганджи. Был он иноземцем и, в подпитии пребывая, а случалось такое частенько, любил сказывать, как папенька его – царевич норманский, бежать был вынужден…
Врал.
Не было папеньки-царевича.
Не было трона утраченного, земель и сокровищ, которых Рябого лишили враги тайные. А была телега и Старик с его песнями да плясками, Крикса-силач. Потаскушка-акробатка и старый медведь, едва живой с голодухи…