Есть дерево-мандарин, под колпаком стеклянным растет.
Царице подарено.
Ей же с дерева этого и плоды-цитроны отсылают. Круглые оне, что яблочки махонькие, и колеру яркого. И другое дерево – не дерево, а тут же растет, физалисом именуется, есть и бархатка ядовитая, и зеволев с желтою пастию, в которую он мух и комаров ловит… многое есть, а березку поди отыщи.
Отыскала.
И веточку сняла нижнюю, по которой уже сухотка поползла. Ножиком срезала и, палец поранивши, к срезу прижала.
– Прости меня, – сказала я березке. – И прими дар ответный…
Не знаю, услышала ли…
Вечером же сидела, обматывала тоненькие хворостинки-веточки нитками цветными. Посадить, может, и не посажу, но негоже вовсе обычаи забывать. Бусы свои разобрала, старенькие, но оно и верней. Помнится, чем больше вещь ношена, тем крепче на ней слово хозяйское держится.
И Люциана Береславовна про то же говорила.
Правда, она про запечатление и отпечатки ауры на вещественных носителях, но суть-то едина, какими словами не обзови.
Бусы я к веточкам и крепила, когда в дверь постучали.
– Тебя боярыня Велимира видеть желает, – без приветствия сказала мне девка в атласном зеленом сарафане, расшитом маками алыми. – Немедля.
И ноженькою притопнула.
Не то чтоб желание у меня было с Велимирою встречаться, но мнится, не тот она человек, чтоб зазря звать. Да и пригляжуся… Кирей-то, чай, не чужой.
Как жениха в плохие руки передать?
А ну попортит?
Кивнула я. И дверь заперла, накинула простенькое заклятье, которое, конечне, снять недолго, да прав Ильюшка – я почую, коль явится вдруг гость незваный.
Боярыня Велимира красоты своей не утратила.
Напротив, глядела я на нее и любовалась.
– Доброго вечера, княгиня Зослава, – сказала Велимира ласково и рученькою повела. А на рученьке этой бранзалетки зазвенели серебряными бубенцами. – Уж прости, что отрываю тебя от дел важных…
– Ничего. И тебе здоровья, боярыня…
Княгиня… сказала без насмешки, а все одно, обе ж разумеем, что княгиня из меня, как из Пеструхи конь боевой. Навроде и велика, и о четырех ногах, и седло вздеть можно, но сядешь на такого – не война, смех один будет.
– Присядь, – не то попросила, не то велела боярыня. А девку свою отослала. Рученькою махнула, пальцами щелкнула, та и сгинула… – Подслушивать станет. Тятенька мой беспокоится, что уж полгода минуло, а я все еще царевича себе не отыскала. Не себе, ему.
Она присела на сундук.
И я примеру воспоследствовала.
– Боюсь, что ничем твоей беде не помогу, – сказала я, взгляд отводя.
Ерема?
Елисей? Она от отчаянья за любого ухватится, да не будет счастья ни ей, ни им… и Кирей опять же. Мнится мне, что не обрадуется он, коль Велимира от царевича кольцо примет.