В Белое ехали на машине каких-то незнакомых мне людей, на старом разбитом «Москвиче». «С Караваевыми поедем».
За рулем сидел молчаливый, но держащийся с достоинством мужчина, явно крестьянин, с грубыми мозолистыми руками, в чистой одежде, но с соломинкой в густых темных волосах. Рядом с ним на переднем сиденье восседала, обняв сумку с овощами, его супруга, от которой пахло сладкими дешевыми духами. По словам Анфисы, вызвавшейся сопроводить меня к гинекологу, эта пара собиралась навестить своих детей в соседнем селе.
Мы ехали недолго по мягкой грунтовой дороге, окруженной вспаханными полями, проехали по мосту, под которым блестела узкая темная речка, обозначенная табличкой «р. Белая».
Село Белое располагалось в низине и так же, как и Синее Болото, тонуло в голубой дымке. Между зелеными дубами и тополями тянулись домишки с садами. Мы въехали в центральную часть села с административными чистенькими зданиями, выкрашенными в кремовый цвет, скромными, но ухоженными цветниками с оранжевыми бархотками и циниями. Нас высадили возле крытого рынка, я поблагодарила людей, собиралась дать им денег, но Анфиса мягко опустила мою руку, мол, не надо.
— Мы, сельские, подвозим друг друга бесплатно, — объяснила она.
Анфиса и сама была одета нарядно: синие джинсы, красный тонкий свитерок, белоснежные новые кроссовки. Я же была в джинсах Бориса, свитере и своих мокасинах. Главное, что поздно вечером мне удалось освоить душ, разобраться с горячей водой, и я помылась.
Находясь среди людей, которые глазели на нового человека, я боялась одного, что меня узнают.
Вчерашнее заявление Анфисы, что она узнала меня, было пугающим.
— Ты актриса, я видела тебя в каком-то сериале, — сказала она, и я, готовясь к самому худшему, не поверила своим ушам. Что ж, так даже лучше.
— Никакая я не актриса, — отмахнулась я от своей новой подруги. — Не выдумывай.
Больничка находилась сразу за рынком, в белом кирпичном строении. Мы вошли туда, и я сразу поняла всю разницу между столичными клиниками, оснащенными новейшим медицинским оборудованием, и этой бедностью, убогостью провинциальной медицины. Мысль, что мне придется сейчас ложиться на ржавое гинекологическое кресло, вызвала прилив тошноты. И хотя Анфиса предусмотрительно посоветовала мне еще дома прихватить «пеленку», я, не найдя такой в доме Ольги Блюминой, взяла большое банное полотенце, разрисованное жуткими красными русалками.
Доктор, пожилая женщина с уложенными волнами стриженными волосами и умными глазами, в белом чистом халатике, увидев меня, кивнула. Анфиса же исчезла.