Митя так поднимает все высотами своей необычной страстности, что все оказывается необычайно прекрасным… Даже их любовь на этом чердаке…
Так по крайней мере кажется ей.
В рассказе Веры ее заинтересовала отнюдь не Риточка, она была лишь временным вместилищем его ребенка, его дочери. Маленькую Анну ей захотелось увидеть. Бедный заброшенный ребенок!..
— Послушай, — сказала она Вере, дотронувшись до ее руки.
Вера сидела, опустив голову, видимо переживая заново все, что рассказала, и испытывая, возможно, недобрые чувства к Мите, какие были когда-то и у Лели…
— Послушай, Вера! Давай разыщем эту Анночку и посмотрим на нее. Просто так. Ты не хочешь?
Вера мотнула головой:
— Нет.
…Ну конечно. В душе Веры сейчас нет доброты… Леля пойдет одна. Но куда?
— Как ее фамилия?.. Этой Риточки? И где они примерно живут?
— Зачем тебе? — трепыхнулась Вера. — Не будь дурочкой, Леля, не лезь.
Леля покачала головой:
— Зачем ты так, Вера? Ребенок-то ни в чем не виновен. Можно как угодно относиться к Мите… Не знаю, мне хочется ее увидеть.
Вера усмехнулась:
— А если он набросает десяток детей? Тебе их всех захочется увидеть и что-то совершить? Удочерить-усыновить?
Леля посмотрела на нее своими круглыми голубыми глазами и ответила:
— Пожалуй да.
Вера обняла ее:
— Глупая ты, Лелька! Но добрая до неприличия…
— Я, наверное, вовсе не добрая… Я просто люблю Митю.
— До сих пор? — удивилась Вера. — Такое разве может быть?
— Как видишь, может, — ответила Леля, все так же прямо глядя Вере в глаза.
— А я бы, наверное, не смогла… — сказала та медленно.
— Это значило бы, что ты его и не любила, — твердо сказала Леля.
— Я его люблю… Но не так, — ответила Вера и добавила: — Слушай, уже два часа ночи. Хватит нам о Митьке болтать! Спать надо! Все. Наш план таков, как я понимаю: обмен. Я ухожу с работы. Мы вместе воспитываем Митькиного сына. Я поняла, что не имею права отделять тебя от этого. Лелька, как же я ТЕБЯ люблю!
— Вера, — попросила Елена Николаевна, — вспомни хоть что-нибудь, где эта Анночка живет?..
Вера ответила сразу:
— Он говорил, что тащился с Солдатской улицы, там дома — какое-то старье… Больше ничего не знаю. Ну, и этот, муж Риточки, Анатолий, дипломат. Бабку он как-то интересно назвал… Роза?.. Нет… Раиса! То ли Артуровна, то ли еще как-то так. Теперь уже точно все. Отстань. Я умираю — спать.
Когда Леля проснулась, подруги уже не было, только записка на столике: «Лелька! Спасибо тебе за все. Сегодня попытаюсь поехать домой. Днем буду в бегах. Позвоню. В.».
Леле это было на руку: она свободна, а свобода ей сегодня была нужна.