— Вы что-то осунулись у нас в Балашихинске. Устали?
— Устала? Нет, не устала…
Она с завистью смотрела, как уже спокоен Ефимочкин — пьет наливку, хвалит пироги, спорит с Кривцовым. Викторов тоже спорил, но все время оглядывался на Кущ, внимательно смотрел на нее, потом тихо спросил, будто приласкал:
— Что, Александра Александровна? Что, моя милая, хватила горя в нашем Балашихинске?
Кущ вспыхнула, порозовела. Впервые она видела Викторова в домашней обстановке, за столом. В комнате было жарко, он сидел без пиджака, в вышитой украинской рубашке.
Заговорили о Пелехатом. Кривцов заявил:
— В наш век технического прогресса вряд ли это такое уж большое достижение — модернизация старых станков. Как ты считаешь, Николай Павлович?
Кущ с нетерпением ждала ответа. Но Викторов, как нарочно, медлил.
— Что ж, — сказал он неохотно, — свой эффект это, конечно, дает…
— Сам же ты ему присоветовал, — вставила Глафира Семеновна.
— Глафира! — укоризненно произнес Викторов и поглядел на Кущ, как бы извиняясь за бестактность жены.
— Что «Глафира»? Я тридцать пять лет Глафира.
Кривцов, блистая эрудицией, посыпал словами: «моральный износ станков», «амортизация», «экономический эффект», перемежая их своими обычными «вдрызг», «ясно, как разжеванный апельсин», «тронулись-двинулись». Кущ казалось, что он набит этими словами и фразами, как пирог начинкой, и она была благодарна Викторову, когда тот с комической мольбой поднял руки:
— Избавь нас от своей политэкономии, Аркадий Петрович! Умучил.
— Без теории хозяйственник теперь ничто… это же ясно… без экономических познаний… Ваше здоровье, Глафира Семеновна! Что делать бедному крестьянину без науки?..
— Однако модернизация станков, полное использование мощности старого оборудования — это тоже один из пунктов нашей программы, — сказал Ефимочкин.
— Особенно когда начальники из треста не дают нового. — И Викторов захохотал.
В его смехе было что-то грубое, ненатуральное. И Кущ спросила, сузив глаза:
— Вы ведь, кажется, говорили здесь в прошлый приезд, что добьетесь нового?
Николай Павлович не успел ничего ответить. Глафира Семеновна воскликнула:
— Это Леша, это Лешкины слова!.. Он уже и на партбюро выступал…
— А ты откуда знаешь? — неодобрительно спросил Викторов.
— Есть же здесь люди, которые тебя ценят. Которые знают тебя.
— Ох, женщины, женщины! — покачал головой Викторов.
Он опять налил всем вина, стал угощать, потом как бы невзначай спросил у жены:
— Значит, это Алексей болтает? Чудак!
Глафира Семеновна подсела ближе к Александре Александровне и негромко сказала ей: