Защитник нахмурил брови.
— Данный случай, при желании, можно трактовать как служебную халатность, — заметил он. И сказал, что вообще, по его долголетним наблюдениям, женщины гораздо больше придают значения любви, чем мужчины…
— Что верно, то верно… — почти согласился милиционер. — А все-таки голову терять нельзя.
В дверях показался Костик, принес батон. Он молча сел рядом с матерью.
— Ты с тетей Дуней не ссорься, сынок, человек она невредный. Она вам и сготовит и постирает. Я просила…
— Да проживем мы, не бойся. Я на работу устроюсь.
— Куда это?
— На завод.
— Ну и правильно. В торговлю не иди, не надо…
— А я и не пойду…
Нюся хотела объяснить ему, что надо быть настоящим человеком, настоящим мужчиной, но не могла найти подходящих слов. Только посоветовала:
— Ты подстригись, эти космы не запускай, как теперь модно…
Милиционер не стерпел, строго сказал Косте:
— Шел бы ты, малый, в зал, не полагается тут…
— Иди, Костик, раз нельзя. Ты помни, Костик, поласковее будь… люби людей, братика не обижай…
В комнате стало тихо. Защитник ушел в буфет, милиционер тоже соскучился, захотел поглядеть, что делается в коридоре. Нюся осталась совсем одна. Она ждала, когда же ее позовут в зал. Но судьи не выходили, видимо, спорили, какой вынести приговор.
Она отломила кусок батона, оставленного Костей, и стала медленно есть.
Я даже нахожу своеобразную прелесть в этой старой гостинице, называвшейся когда-то подворьем, с ее темными, затхлыми коридорами, неожиданными ступеньками и тупичками, с плохо прикрытыми дверьми, за которыми, убирая, громко переговариваются по-татарски и гремят ведрами уборщицы в темных платках. Официально они именуются горничными.
В номере стоят четыре кровати. На спинках четырех стульев висят четыре вязаные кофточки. По цвету кофточек, как войдешь, сразу можно узнать, сменились ли жильцы. Они все время меняются. Только вот в последние сутки никто не уезжает и не приезжает…
Я этому особенно рада, потому что ушибла ногу и отсиживаюсь в номере. И у меня появилось нечто вроде иллюзии, будто мы какой-то небольшой коллектив, родня, мне говорят, кто куда ушел и когда вернется, показывают покупки, поручают, что кому ответить. Я на роли не то диспетчера, не то одинокой общительной старухи-бабки в коммунальной квартире.
Уже изучены все шумы, весь распорядок жизни в гостинице, я различаю звуки и голоса. Закончился семинар прокуроров, вчера прокуроры «гуляли», сегодня разъезжаются по домам. А вместо них приехали на инструктаж по патентоведению изобретатели, теперь они хлопают дверьми, грохочут чемоданами, громко спрашивают, где душ. Как прибой на берег, накатываются по утрам на порог нашей комнаты бурные волны гостиничной жизни. Слышно, как отпирают буфет, гремят ящиками с кефиром. Потом наступает тишина: все разошлись, разбежались. Днем в ресторане начинает играть джаз…