— Кто вы такие? — требовательно спросил император. — Вы турки или ромеи?
Солдаты в замешательстве переглянулись; тот, что стоял на коленях, перекрестился.
— Ромеи! — радостно воскликнул Константин.
— Сержант Яннис Паппас, Греческая Армия, — представился один из странных воинов с еще более странным акцентом — отрывистым, торопливым, невнятным. Но это был греческий язык! — А кто (тут солдат произнес слово, которое Константин не слышал прежде, но оно звучало как известное ему турецкое ругательство) ты такой и откуда взялся?
— Константин, — с гордостью отвечал он, — Император и Самодержец ромейский, прямой наследник первого Константина, Великого, моего тезки, а через него — императора Августа, который правил державой римлян, когда сам Христос ходил по земле.
Один из солдат внезапно завопил что-то нечленораздельное и бросился прочь из храма. Паппас и солдат рядом с ним закричали на беглеца, но парень даже не подумал остановиться. Сержант вскинул винтовку, прицелился в убегающего дезертира, но тут же опустил оружие и пожал плечами.
— Будь я проклят, если стану винить его, — услышал Константин его бормотание.
Солдат, все еще стоявший на коленях, поднял глаза, чтобы посмотреть на Константина, но тут же опустил их, как только его взгляд встретился со взглядом императора.
— Христос, помилуй нас, — пробормотал он, крестясь снова и снова. — Это Marmaromenos Basileus! — добавил он, и другие присутствующие услышали его слова.
— Кто? Что? — одновременно спросили Константин и Яннис Паппас.
— Поднимись с колен, Георгий, и рассказывай, если ты что-то знаешь об этом, — добавил Паппас.
— Мраморный Император, — повторил Георгий, поднимаясь на ноги. — Разве ваша бабушка не рассказывала вам об этом, сержант? Последний император, который погрузился (моя бабушка говорила, что в стену, но это не верно) в мраморный пол Святой Софии в тот самый день, когда Город пал. Он не должен был вернуться обратно, пока…
— …Константинополь снова не окажется в руках христиан, — вмешался Константин. — Об этом была моя молитва. — Теперь была его очередь осенить себя крестным знамением, медленно, смиренно, со всем почтением к полученному дару. — И Господь услышал меня. Как долго я спал?
— Пятьсот пятьдесят лет, — мягко сказал Георгий.
— Ты, должно быть, шутишь! — изумился Константин и машинально ощупал себя. — Нет, не шутишь. Я вижу, что нет.
Императору показалось, что от божественного дара повеяло холодом. Прошла целая эпоха, пока он пребывал в забвении. Неудивительно, что эти люди выглядят и говорят так странно! Константин перекрестился снова.